Численник

Ольга Кучкина Численник

Несколько слов в начале

Взаимоотношения со стихами – престранная вещь. Иногда до такой степени не пишутся, что хоть плачь. Тогда и стучаться туда, где они возникают, не надо. А иногда они стучатся сами. Оттуда. Организм должен быть настроен как скрипка. И, возможно, что-то услышишь. И, возможно, родится звук. Но настройщик с характером. Может, не в настроении, или запил где-то, и не дозовешься.

Новые стихи нового тысячелетия озаглавлены: «В жанре сurriculum vitae».

Curriculum vitae – в переводе с латинского: ход жизни. Curriculum vitae – также документ, содержащий биографические сведения для соискания. Соискания чего? Да чего угодно. Скажем, внимания. Или сочувствия. Или снисхождения. Или должности. Но какая у пишущего стихи должность?

В жанре сurriculum vitae – это то, что случается в тайной жизни в формах жизни явной. Только и всего.

Стихи из прежних тетрадей объединены под названием «Унесенные веком».

Размышляя, как построить книгу, пришла к выводу: а вот по ходу жизни и построить. Последовательность, она же противоречивость, составляют походку. Или поступь.

Стихи предваряют два текста. Один напечатан в 2002 году и принадлежит перу Зои Крахмальниковой, выдающейся женщины, религиозного мыслителя и писателя, последнего советского диссидента. Второй – радиозапись выступления на «Маяке» в 2008 году Евгения Евтушенко.

Ольга Кучкина

Зоя Крахмальникова Прикосновение луча

В тот день, когда пришла пора писать статью о стихах Ольги Кучкиной, в тот день, когда мне осталось дочитать последние стихи, вошедшие в книгу «Високосный век», вдруг неожиданно я услышала в моем сердце словно бы прикосновение луча. Не солнечного, не лунного, а духовного, не имеющего названия на земном языке, слышного, конечно же, как всякое дыхание духа любви.

В этот день я закрыла книгу «Високосный век», наполненную тем же почти неразличимым духовным дыханием.

«Високосный век» – век поэта, он наполнен приметами времени и чувствами: весельем, печалью, бедой, любовью. К кому? К какому-то персонажу? Нет. Любовью к слову, исполненному смысла, выражающему драму и радость бытия. Но для того, чтобы выразить драму и любовь, нужна особая поэтика, в которой и господствует смысл, будь в стихотворении всего четыре строки или в десять раз больше. Смысл и форма сливаются в этом случае воедино.

Почему «Високосный век»? Мы знаем, что високосные годы отличаются от обычных тем, что февраль в них длится чуть больше, чем в невисокосные. Бытует мнение, что високосный год сулит несчастье. А високосный век? Конечно же, это образ, символ некой полноты, насыщенности существования в его различных ракурсах, где пережитые боль и утраты влияют на восприятие жизни.

Ольга Кучкина, драматург, прозаик, публицист, стихи начала писать не так давно. Она поэт посткоммунистической России. Стихи ее боятся декларативности, риторики, восхвалений и прочих атрибутов поэзии доперестроечного времени торжества социализма. Ее лучшие вещи вызваны желанием постичь и выразить сложность причин и следствий живого, внешнего и внутреннего. При этом у нее легкий стих. Она вошла в поэзию, отказавшись от культуры подмен, так распространенной в нашей стране. Опьянение поэзией и стало результатом поисков смысла иного бытия. Что там – за завесой дня и ночи, что движет мной и тобой и где скрыта суть всего? Что же, значит, это философская лирика? – могут спросить меня. Да, многие стихи, призванные поэтом для того, чтобы прикоснуться к смыслу явлений, к отблескам, вызванным духовным и душевным знаком проживания, принадлежат к философской лирике.

В промоинах Созвездье Гончих Псов,
в пробоинах убойная улыбка.
Сдвигается заржавленный засов
и высвечена небом жизнь-ошибка.

Ольга Кучкина бежит банальностей. Вот ее «Пейзаж посткоммунизма»:

Полудрема-полукома-полузона полусонно
кулачками подпирает, выпирает из петли,
есть закон и нет закона, что резонно – нерезонно,
беспримерно, беспризорно жизнь валяется в пыли.

Итак, жизнь валяется в пыли, а поэт, между тем, каждый день беседует с пространством:

Я задаю вопросы, и ответы
пространны.
И они престранны,
и простого – нету.
Теперь твержу с упрямым постоянством,
что жизнь моя мной до смерти любима,
и то, что я в ней постояльцем,
сейчас и мимо, меня смущает.
Мне в ответ молчанье…