Число и культура

Традиции швейцарского нейтралитета еще глубже. Венский конгресс 1814-15 гг., установив близкие к современным границы Швейцарии, гарантировал ей «вечный нейтралитет». Страна не принимала участия ни в одной из мировых войн, до сих пор не входит даже в ООН. Занятая Швейцарией позиция позволила ей не только на протяжении почти двух веков избегать военных действий на собственной территории, но и извлекать экономические дивиденды из своего общепризнанного положения. Поэтому сейчас, когда в Европе по пальцам перечесть те страны, которые не вступили или не выразили намерения вступить в ЕС, Швейцария переживает мучительные колебания. На нее, во-первых, оказывают согласованное давление европейские политики, ее искушают участием в выгодных общих проектах. Во-вторых, остаться одной, когда все объединяются, когда консолидация охватывает мировую политическую и экономическую сферы и транснациональные экономические гиганты диктуют все более жесткие правила игры – над своим будущим в такой ситуации, согласитесь, стоит задуматься. По-видимому, не требуется пророческой прозорливости для прогноза: лед будет сломан и в этом случае (президент Швейцарской Конфедерации Адольф Оги: «Стратегической целью Федерального Совета является присоединение к ЕС, но в настоящее время это оценивается нашим народом все еще весьма неоднозначно» [4]).

Политико-идеологические проблемы германского ансамбля объясняются не только нейтралитетами, но и известными историческими коллизиями. С одной стороны, на протяжении веков эти территории были объединены в рамках Священной Римской империи (с конца ХV в. – Священной Римской империи германской нации). Но каково отношение к ней современного местного населения? Если значение исторических противоречий между Австрией и Пруссией в борьбе за лидерство в империи для современных австрийцев и немцев едва ли стоит преувеличивать, то в самосознании швейцарцев акт обретения независимости от империи до сих пор – предмет гордости. Нельзя игнорировать и последующий опыт региона, когда гитлеровская Германия, злоупотребив памятью о Священной Римской империи, бросила тень на ее восприятие со стороны даже нынешних немцев, австрийцев. Поэтому древо единства германского ареала, обладающее глубокими историческими корнями, испытывает затруднения в росте.

Такие проблемы обычно именуются кризисом идентичности. Подобный кризис в послевоенные полвека переживала Германия. Тем же термином можно воспользоваться для описания ситуации в ансамбле в целом, которому было непросто прийти к осознанию общности интересов, необходимости их последовательного отстаивания, непросто настроить общественное мнение составных единиц (прежде всего ФРГ, Австрии, Швейцарии) на фактическую, пусть и непродекларированную, интеграцию и политическую активность. Но все же мы уверенно говорим о складывающемся региональном ансамбле – апеллируя к географической и культурно-языковой общности, как минимум полувеку безусловно-демократической традиции, высокому экономическому рангу трех стран.

Названные проблемы германского ансамбля либо решаются, либо будут решены в обозримый период, но пока речь шла о трех его основных участниках, а не четырех. Исключение из правил? – Навряд ли. Сквозной мировой и европейский принцип формообразования, если и способен допускать исключения, то их естественнее ожидать там, где это не столь уж и важно, на экономической и/или политической периферии, в «медвежьем углу», но не в самом сердце такого значимого образования как ЕС. Возвратимся к бывшей Югославии.

Как мы помним, одно из пяти новых независимых государств, Словения, оказалось в южной системе, так сказать, выпадающим звеном, почти «белой вороной»: доказанный иммунитет к силовым методам решения вопросов, успешные экономические и политические реформы, скорое членство в ЕС и НАТО. Если учесть, что эта самая западная часть бывшей Югославии с начала ХVI в. по 1918 г., в период владычества Австрии, уже побывала в ареале германского мира, что она исповедует одну из западных разновидностей христианства, а не восточную и не ислам / 8 /, что она – вместе с остальными республиками – испытала «вторую волну» германского влияния, то не лишено резонов допущение, что Словения в состоянии перейти из югославского регионального ансамбля в германский. Ведь в первом из них – один на глазах превращающийся в инородный «лишний» элемент, во втором, напротив, – недостающий. Воспользовавшись физической аналогией, мы сказали бы об отрицательно и положительно заряженных «ионах» и о захвате одним у другого избыточного «электрона», если бы слово «захват» не ассоциировалось в политике с насилием. В настоящем же случае подавляющее большинство населения и руководства Словении выражает волю вступить в ЕС и завязать теснейшие связи с его самыми развитыми членами.