Число власти

— На валютной бирже сложилась весьма странная ситуация, — сказал Глеб. — Вопреки всем прогнозам и даже здравому смыслу, курс доллара падает, хотя должен расти. Специалисты разводят руками. Они в один голос и совершенно недвусмысленно утверждают, что сама собой, естественным путем, такая ситуация сложиться не могла. В то же самое время те же специалисты и столь же категорично утверждают, что создать такую ситуацию искусственно не представляется возможным даже теоретически. Один банкир прямо сказал мне, что это дело пахнет мистикой. Отсюда вопрос: можно ли как-то объяснить описанную ситуацию в свете того, о чем мы с вами только что беседовали?

Лицо профессора Арнаутского сделалось задумчивым и даже как будто мечтательным.

— Вот оно что... — медленно проговорил он. — А вы напрасно боялись, что я сочту вас глупцом, молодой человек. Вопрос-то интересный... Черт! — неожиданно воскликнул он, стукнув тростью по тротуару. — Неужели кому-то это все-таки удалось?.. Понимаете, — продолжал он, — у математиков, как и у алхимиков, есть своя заветная мечта, свой философский камень, если угодно. Официально осуществление этой мечты признано невозможным, как открытие философского камня, но... Коротко говоря, даже вы должны понимать, что любое явление природы — неважно, живой или неживой, — в принципе поддается исчерпывающему математическому описанию. Конечно, одни явления описать легко — например, стальной рельс, — а для описания других нужны годы кропотливого труда. Но описать, повторяю, можно все. Описать, установить закономерности, которым подчиняется то или иное явление, и перевести их на язык формул. Описать и установить закономерности — значит познать; познать — значит получить возможность управлять. И можно предположить, что существует некий универсальный, всеобъемлющий закон, которому подчинена вся наша Вселенная... Вам это кажется неправдоподобным? Но, согласитесь, законы сохранения массы и энергии едины для всех без исключения физических и химических процессов! Так почему не предположить, что законы эти — частные проявления какого-то общего закона? Так вот, в среде профессиональных математиков издревле бытует легенда о некоем числе, всеобщем коэффициенте, который служит ключом к познанию любого из мыслимых процессов...

Он замолчал, как будто пытаясь подыскать нужные слова.

— Честно говоря, для меня это как-то сложновато, — признался Глеб. — Как-то не укладывается в сознании...

— А в математике много такого, что не укладывается в сознании, — сказал Арнаутский. — Знаете, что такое лист Мебиуса? Просто продолговатый клочок бумаги, свернутый в кольцо довольно незатейливым образом, но при этом так, что у него одновременно и две стороны, и как будто одна... Или взять, к примеру, общепринятую гипотезу о том, что Вселенная вечна и бесконечна. Это у вас в голове укладывается? У меня — нет. Мы просто привыкли и повторяем, как попугаи: вечна и бесконечна, вечна и бесконечна... А если задуматься над смыслом этих слов, крыша начинает ехать! Представьте только: ни начала, ни конца... В общем, я не буду вдаваться в подробности, с вашим уровнем подготовки вы все равно ничего не поймете. Скажу только, что в свое время многие видные ученые отдали дань увлечению красивой легендой о всеобщем коэффициенте, частью которого, по преданию, является известное число Пи. Никто из тех, кого я знаю, не добился результата, да оно и понятно: такому делу надо посвятить всю жизнь без остатка, а успех очень проблематичен. Я слышал, что во времена сталинских репрессий одна из так называемых шарашек, укомплектованная виднейшими математиками из числа “врагов народа”, пыталась вплотную заниматься этой проблемой. Но при тогдашнем уровне развития информационных технологий эта задача была заведомо неразрешима, да и страшно это, если вдуматься. Ведь речь идет не о каком-то там вшивом мировом господстве, а о могуществе, превосходящем всякое воображение. О всемогуществе идет речь, понимаете? А биржа... Что ж, биржевые торги — тоже процесс, поддающийся алгоритмизации. Он кажется хаотичным и непредсказуемым, но это лишь потому, что никто до сих пор не брался всерьез за его изучение и описание. Судя по тому, что вы мне рассказали, кто-то занялся этим вопросом вплотную и, похоже, добился успеха.

— Шершнев? — быстро спросил Глеб. Арнаутский с сомнением покачал головой.

— Говорю вам, он экономист, а это — задача для математика, и притом далеко не для всякого. Я бы, например, за нее не взялся. Вы правы, воспользоваться открытием, которое сделал кто-то другой, Шершнев мог бы. Но это мог бы сделать любой мало-мальски знающий экономист, для этого вовсе не обязательно изучать Библию.

Глеб встал.

— Спасибо, профессор, — сказал он. — Вы мне очень помогли.

— Врете, — с удовольствием возразил Арнаутский. — Ни капельки я вам не помог. Вы лицо свое видели? У вас глаза, как блюдца, это даже под темными очками видно. У вас теперь вдесятеро больше вопросов, чем до встречи со мной. Так вам и надо, юноша.