Здесь встречаются Вергилий и Беатриче. Тут же смертность смешивается с бессмертием и семью добродетелям противопоставляются семь пороков. Таким образом, получается, что 7 становится образом человека, составленным из четырех тел и трех душ. 4 считается активным, созерцательным. Иначе говоря, земная жизнь представлена четырьмя основными добродетелями.
Теологические добродетели обладают преимуществом над духовной или созерцательной жизнью. В Чистилище Данте деятелен весь день, а перед рассветом, до начала активного дня, погружается в сон. Соответственно, три звезды, сиявшие ночью как обозначение света («Три этих ярких света»), остаются весь день над горизонтом, в то время как четыре звезды, освещающие лицо Катона, заходят.
На первом уступе Чистилища приводятся три примера покорности в образах Траяна, Марии и Давида. В этих трех фигурах можно увидеть телесно-духовную, активно-созерцательную двойственность. Траян, Язычник, император, представляет активную, или земную жизнь. Давид, еврей, предок Церкви и Христа, являет собой образ певца Святого Духа (Монархия, III, 4, 84–87).
Отношение подкрепляется в «Пире», где две строки нисхождения выводятся от Энея к Риму и государству (активному), линия же Давида продолжается до Христа и Церкви (созерцательному) (Пир, IV, 5).
В Марии, матери Бога, линия связывает первого и второго. В земной жизни она представляет телесную сущность Христа, как Царица Небесная являет подходящий символ духовной жизни. Соответственно, Мария и активная, и созерцательная, как говорит Альберт Великий, «подобно ангелам». Последующие уступы Чистилища следуют той же схеме, представляя примеры добродетелей. Римская добродетель иллюстрируется Орестом, Писистратом, Цезарем, Фабрицием, римскими женщинами, Дианой (типичной обитательницей Лимба). Церковная добродетель — Христом, святым Стефаном, святым Николаем и Даниилом (жителями Рая).
Вряд ли стоит считать римскими жителями Писистрата, Ореста и Диану. Они римляне только в том смысле, что Аристотель и Платон являются римлянами, то есть внесли свой вклад в языческую римскую культуру, которая породила совершенство гражданской жизни в Римской империи (которое Данте хотел видеть восстановленным). В том же смысле, как Давид и Даниил, евреи, являлись предшественниками и духовными членами Церкви Данте.
Когда он прошел через опыт седьмого уступа, грезил о Лие и Рахили, представленных в Ветхом Завете, воплощающих разновидности действия и созерцания. Затем Данте увенчивается короной (символизирует государство) и митрой (символ Церкви).
Когда он достигает Земного Рая, его сон претворяется в образах Матильды и Беатриче.
Описание Матильды, поющей и собирающей цветы («Явилась женщина, и шла одна, // И пела, отбирая цвет от цвета». — Ч., XXVIII, 40–42), не оставляет никаких сомнений в ее символическом тождестве с Лией, которая осуществляет похожую деятельность («Я — Лия, и, прекрасными руками // Плетя венок, я здесь брожу одна». — Ч., XXVII, 97–99). Следовательно, Матильда предстает земным активным элементом в его совершенном виде в саду Эдема.
Спускаясь с Неба, Беатриче представляет дух Господа в облике, привнесенном человеку в том саду и позже в мир в образе Христа. Следовательно, на восходе солнца-Света, облеченного тремя теологическими добродетелями, Беатриче восклицает: «Benedictus qui venis!» (А., XXX, 19–33). Перед нами явно образ земного действия и созерцания в своей самой совершенной форме.
Как Данте перемещается от Матильды к Беатриче, от Леты (забвение Зла) к Эноэ (познание Добра), от четырех звезд к трем звездам, так и в Эдеме он двигается от танца четырех основных добродетелей (активного) к более завершенной духовности трех божественных добродетелей (А., XXXI, 103–111).
Земной Рай и воинствующая Церковь активны в своей нераздельности в сравнении с Раем Небесным. Однако даже символическая протяженность Небесного Рая через девять сфер, которая, как следует ожидать, созерцательна, содержит крест Марса, лестницу Созерцания, орла Империи и тройные круги Божества. Окончательное Совершенство не наступит, пока превознесенное тело не присоединится к душе: