Чистая душа

«Зря обидела давеча деда, — подумала она. — Наверно, радуется старик. Порадую его и я, скажу, что сейчас должна прийти команда призывников на погрузку хлеба».

Сания была уверена, что Бабайкин не уйдет со склада, пока не погрузят хлеб. Она подошла близко к складу, разыскивая глазами знакомую фигуру в черной шинели.

— Ну, все в порядке? — спросила Сания, завидев стоявших людей. — Как вода?

Ей ответил директор Заготзерна:

— А что ей делать? Против бомбы ей не устоять.

— Почему же вы так невеселы? — спросила Сания, оглядев собравшихся.

Директор Заготзерна отвернулся:

— Старика жалеем.

— Какого старика?

— Да нашего Бабайкина.

— А что с ним случилось?

— Как что случилось? Будто вы не знаете?

— Ничего не знаю.

— Его арестовали…

У Сании побежали по телу мурашки. Так вот зачем приходил Мухсинов!..

Она тут же поехала к Башкирцеву. Вызвали Мухсинова.

Прокурор вошел с важным видом, прямо держа голову. Башкирцев даже не ответил на его приветствие. Он сидел молча, глядя Мухсинову в глаза. Тот спокойно прошел в глубь кабинета и сел на свободное кресло возле стола.

— За что арестовали Бабайкина? — спросил Башкирцев.

— Вы сами должны знать за что, — спокойно ответил Мухсинов.

— Не вижу причин для такой суровой меры.

Мухсинов подвинул на красном сукне стола чернильницу. И, не отрывая от чернильницы ни руки, ни взгляда, стал объяснять:

— Откровенно говоря, мы несколько поторопились. Прилетевший из Казани самолет все дело испортил.

— Как это испортил? Что испортил?

— То есть не испортил, конечно. Он помог нашему Ялантау. Спас хлеб от затопления. Но я рассуждаю с чисто юридической точки зрения.

— То есть?

Мухсинов поставил чернильницу на старое место и, выпрямившись, устремил зеленые глаза в упор на Башкирцева.

— Откровенно сказать, — заговорил он, повысив голос, — если бы не прилетел из Казани самолет, дело Бабайкина было бы дрянь. И вы не стали бы сейчас меня спрашивать: «За что арестовали?» Пожалуй, одним Бабайкиным еще не отделались бы. Пришлось бы заинтересоваться и теми, кто дал ход, мягко говоря, очень-очень сомнительному предложению какого-то безвестного Бабайкина.

Говоря все это, Мухсинов продолжал смотреть прямо в глаза Башкирцеву.

Башкирцев побледнел. «Дурак!» — хотелось ему крикнуть. Но сдержался.

— Я хочу знать, какие у вас основания подозревать в преступных намерениях Бабайкина? Мы его давно знаем.

На лице Мухсинова отразилось искреннее удивление.

— Если бы этот вопрос задала мне Ибрагимова, это было бы понятно. Но вы, товарищ Башкирцев, разве не видите? Что было бы, если бы не прилетели из Казани и не сбросили бомбы?..

— Но ведь прилетели же! Не случайно же это вышло!

— А могли и не прилететь? Или не успели бы прилететь?

Молчавшая до этого Сания решила вмешаться в разговор.

— Не понимаю, — сказала она срывающимся голосом, — как можно арестовать человека за несовершенное преступление? Даже не за преступление, а за несчастье, которое могло случиться, но не случилось. Опираясь только на какие-то беспочвенные подозрения…

Мухсинов покровительственно посмотрел на Санию и улыбнулся.

— Я сказал, что поторопились. А теперь…

— Если поторопились, извинитесь перед стариком и отпустите, — перебила его Сания.

— Э-хе-хе, товарищ Ибрагимова! Вы все еще не научились рассуждать с государственной точки зрения. А еще руководящий работник!

— Я вас не понимаю, товарищ Мухсинов. Как же я, по-вашему, рассуждаю?

— Как дочь учителя Самата.

Сания невольно покраснела. Ей вспомнился давно умерший отец — он жил в ее памяти как литературный образ из старых романов, самобытный просветитель, но совсем не революционер.

Да, учитель Самат не был революционером. Он мечтал о какой-то идеальной честности. А о политике был очень плохого мнения. «Политика — самое грязное дело человеческого рода», — говаривал он.

Что же хочет сказать Мухсинов? Откуда он знает о ее отце? Очевидно, он подробно исследовал биографию Сании. Ну и что же? Что тут страшного для Сании? И что плохого, если она дочь учителя Самата? Чем опорочен учитель Самат? Всю жизнь он служил народу, Старался обучать детей-татар русскому языку, дать им как можно больше знаний. Да, он не сумел подняться до уровня революционера и на многое смотрел ошибочно, но разве это удивительно для той эпохи?

— Товарищ Мухсинов, я все же не понимаю вас: что из того, что я дочь учителя Самата? Объясните.

— Человеку на руководящей должности нельзя быть излишне мягкосердечным, товарищ Ибрагимова, — наставительно сказал Мухсинов. — Надо смотреть на дело по-государственному.

— Вот как! Разве требование быть справедливым к людям противоречит коммунистическим взглядам?

— Если бы мы еще не арестовали Бабайкина — другое дело.

— Исправить ошибку никогда не поздно.

— Нет уж, поздновато! — возразил Мухсинов, снова повысив голос. — Судьба какого-то безвестного старика вас тревожит, а об авторитете Советской власти вы не думаете?

— Что это значит?