Чистая душа

Дом был построен человеком с прозвищем «Памятливый Фахруш». Он считался в свое время одним из крупных купцов. Говорили, что, будучи совершенно неграмотным, он до последней ниточки помнил, сколько и каких товаров лежит у него в магазинах, помнил всех должников.

Рассказывали, что однажды, когда Фахри был еще мальчиком, он, оставшись в магазине отца, продал какому-то деревенскому парню осьмушку чая. У парня недоставало копейки. Когда он стал упрашивать сбавить копейку, Фахри сказал: «Ладно, копейка будет за тобой». Прошли многие годы, Фахри вырос и стал торговцем. И должник-парень стал мужиком с большой бородой и усами. Однажды Фахри наблюдал за погрузкой баржи. Продавшие пшеницу крестьяне пришли за деньгами. В кассе сидел сам Фахри. Чернобородый мужик начал просить надбавить ему копейку. И тут Фахри узнал его и сказал:

— А помнишь, ты мне за чай копейку остался должен?

— Когда? — Мужик, конечно, давно уже позабыл, что когда-то, в молодости, покупал чай у Фахри.

Но Фахри ему напомнил должок и вместо прибавки уплатил на копейку меньше. Мужик почесал в затылке и промолвил:

— Однако и памятливая же ты свинья, Фахруш!

Мужики посмеялись. И с того времени Фахри-бай стал Памятливым Фахрушем.

Но среди торговцев его величали уважительно — «Фахри-абый» и даже «Фахрутдин-эфенди».

В годы первой империалистической войны дела Памятливого Фахруша пошли в гору, Тогда он выдал свою дочь за одного из уездных чиновников. Свадьбу сыграли на славу, и Фахруш, купив участок неподалеку от центральной улицы, построил дом для дочери и зятя.

В этом двухэтажном, покрашенном голубой краской доме с железной крышей зять и дочь богача не обрели спокойной жизни. Зять, будучи преданным слугой царя, во время гражданской войны оказался в рядах белогвардейцев и, когда красные начали одерживать победы, ушел с белыми. Вместе с ним исчезла и жена.

Дома у молодых и у самого Фахруша были конфискованы и поступили в распоряжение коммунального хозяйства. В доме зятя-чиновника поселили сначала две рабочих семьи. Один из сыновей рабочего, жившего на втором этаже, стал инженером и, получив квартиру в Казани, взял туда и семью.

Как раз в это время в Ялантау приехали учителя — Камиль и Сания, им и отдали освободившуюся квартиру.

У Камиля и Сании, кроме фанерного чемодана с одеждой и плетеного сундука с книгами да еще жестяного чайника на двоих, ничего не было, и трехкомнатная квартира, отведенная им, показалась огромной.

В одной из комнат от бывших хозяев остались железная сетчатая кровать и два больших стола, а на стене кухни — висячий шкафчик.

— Если их уберут, будет совсем пусто, — сказала Сания.

В душе они уже с сожалением вспоминали свою комнату в студенческом общежитии Казани. В это время вошел один из бывших хозяев.

— Если можно, оставьте эту кровать, столы и шкафчик у себя. Но если они будут стеснять вас, можно вынести в дровяник.

— А можно пользоваться ими? — спросил Камиль.

— Пожалуйста. Можете даже купить и оставить для себя.

— Пока мы не можем ничего покупать.

— Можно уплатить позже.

— Хорошо, пусть останутся, — сказал Камиль. — Договоримся…

Так они начинали жизнь в этом доме.

6

А с садом получилось так.

В глубине двора, рядом с садиком, был маленький флигелек, где раньше жил дворник хозяина дома. После революции он стал работать дворником в трех-четырех домах. А в год приезда Камиля обязанности дворника передали человеку по имени Мулладжан, приехавшему из какой-то отдаленной деревни вместе с женой и шестилетней девочкой.

Никто из них не интересовался садом, и Камиль взял его на свое попечение. Прежде всего поправил ограду, очистил его от мусора и начал подсаживать плодовые деревья. Привез из-за Камы несколько кустов смородины, посадил около десятка вишен и пять яблонь разных сортов.

Соседи поначалу косо посматривали на его работу, но пока молчали. Но вот развязался язык у Мулладжана. Будучи дворником, он считал себя ответственным за все на дворе. Однажды явился навеселе и завел издали разговор:

— Ты, браток, хоть и ученый человек, а насчет того, чтобы своего не упустить… Да-а!..

Камиль не сразу его понял:

— Что вы хотите сказать?

— Но ведь, может, и у меня также давным-давно руки чешутся на этот сад… Да-а!..

— Кто же вам мешал ухаживать за ним?

— Не только у меня, но, может, и у соседа Чтепа на была такая думка: эх, мол, хорошо бы посадить кусты в этом саду и продавать ягоды! Да-а!..

— Почему же не посадили? Кто запретил?

— Кто запретил! Кто может запрещать? Он мне запрещал, я ему запрещал… Как деды говаривали: от общего добра и собака отвернется. Вот что запретило.

— Это же глупость, Мулладжан-абый! Из зависти друг к другу оставлять без призора сад…

— Ай-яй, а у тебя что получится ли? Человека, позарившегося на общее добро, у нас того… Да-а!

— Вы что, — сказал Камиль, нахмурясь, — бредите, что ли?

— Ладно, ладно, вы уж хороши…

Но тут вышла жена Мулладжана — Гашия.

— Ты что болтаешь, Мулладжан? — сказала она сердито. — Иди ложись, пьянчуга!

И, повернувшись к Камилю, извиняющимся тоном добавила:

— Не слушайте его, он сам не знает, что говорит.