Чистая душа

Сания бросила взгляд в окно — за окном уже сгущались вечерние сумерки. Она принялась убирать со стола: надо было идти домой, дольше оставлять ребенка в яслях нельзя.

Но тут открылась дверь, и послышался строгий, требовательный голос:

— Можно?

— Пожалуйста, войдите.

В дверях стояла худощавая женщина. Она показалась Сании знакомой. Поджатые губы и серые глаза с вызывающим выражением как бы говорили: «Думаешь, я тебя боюсь?»

Сания не могла сразу припомнить, где видела эту женщину. Почему-то казалось, что она в чем-то виновата перед ней. Кто же это?

— Здравствуйте! — сухо произнесла вошедшая.

И Сания вспомнила.

— Это вы, Хусна-апа! — обрадовалась она. — Давно вас не видела. Ну как поживаете? Садитесь.

Но приветливый прием Сании не смягчил Хусну. Сухо, почти сердито она сказала:

— Да, давно не видели. Совсем забыли про наши края.

— Очень много дел, Хусна-апа, — вздохнула Сания.

— Навещать нас за дело не считаете?

— Это не так, Хусна-апа. Но я осталась за председателя, приходится теперь заботиться обо всем городе.

— Что-то мало толку от ваших забот! — повысила голос Хусна.

«— Нельзя ли говорить поспокойнее? — попросила Сания. — Что случилось? Я ведь ничего не знаю.

— Вот именно — ничего не знаете. Это и плохо. Осталась сегодня без хлеба. И если бы я одна! Чтобы получить свои четыреста граммов, надо выйти с вечера и простоять у магазина всю ночь. Куда это годится? Еще снег не сошел, как я подала заявление насчет печки, а она до сих пор стоит разваленная. То кирпича нет, то печника, то лошади, чтобы привезти кирпич, шут бы их побрал! В чем дело? Накипело у меня на сердце — вот и решила зайти к вам, спросить ответа.

— Ведь это все не от одной меня зависит, Хусна-апа. Что я могу поделать! — сказала Сания.

— Знаю, — согласилась Хусна. — Когда ты раньше приходила к нам как депутат, мы хоть разговаривали, рассказывали тебе о своих нуждах, спрашивали, что не знаем. Когда почаще заглядывает депутат, и наши нужды не забывают.

— Не успеваю, — вздохнула опять Сания.

— Ладно, я согласна, за всем не поспеешь. Но почему плохи дела с хлебом? Разве государство не отпускает? Неужели нет хлеба?

Сания объяснила, что хлеб есть и отпускают его достаточно. Но в городе завелись люди, которые подделывают карточки, поэтому и не хватает на всех.

— Сейчас мы занялись этим делом. Милиция поставлена на ноги, депутаты помогают… Пока еще не поймали жуликов.

— А вы почаще приходили бы к нам, мы вам и пособили бы. Воры и спекулянты среди нас — мы их Видим. У народа тысячи глаз, кто-нибудь да заметит.

Сания внимательно слушала, и это, видимо, смягчило Хусну. Она заговорила доверительным тоном:

— Жулика и спекулянта ты не ищи далеко, они трутся возле начальства. Если хочешь знать, скажу по Правде: змея греется и у тебя на груди.

Сания нахмурилась.

— Что такое ты говоришь, Хусна-апа?

— Приглядись-ка, к примеру, к своей дворничихе.

— Ты о Гашии говоришь? Верно, Гашия занималась такими делами. Я ее предупреждала. Но что может сделать неграмотная дворничиха? Тут кто-то покрупнее.

— А ты думаешь, она одна? Спекулянт в одиночку не работает. Ты поймай одного, и он может оказаться рукой того самого, который покрупнее. Пусть даже не рукой, а лишь пальцем окажется — и то немало…

— Ладно, Хусна-апа. Спасибо за совет. Учту все, что ты говорила.

На следующее утро Сания вызвала начальника милиции и передала все, что сообщила ей Хусна.

Гашию взяли под наблюдение.

12

Мухсинов изучал акты о работе ремонтно-строительной конторы. Чем больше он вчитывался, тем яснее становилось, что Ахметшай-Ахмет — крупный и ловкий жулик. Мухсинов уже решил, что должен быть беспощадным к этому человеку, и уже принял решение сегодня же арестовать Ахметшая, а про себя уже осудил его, по крайней мере, на десять лет заключения. Но не успел написать постановление, как Ахметшай сам явился к нему. Ввалился без стука, без разрешения, не предупредив о своем приходе. Только возникнув перед самым столом Мухсинова, с улыбкой спросил: «Можно?»

Как всегда, он был весел, юркие черные глаза поблескивали готовностью услужить. Иссиня-черные усы подчеркивали белизну зубов и придавали улыбке особенно угодливый вид.

Мухсинов не ждал его. Он даже не ответил на его вопрос и, собравши со стола бумаги, спрятал их в портфель.

— Как жизнь? — по-свойски спросил Ахметшай.

Мухсинов неохотно пожал его изувеченную, трехпалую руку. Однако как ни в чем не бывало спросил:

— А ты как поживаешь?

— Ничего, живу, — ответил Ахметшай, садясь в кресло. — Только вот в последнее время стали подкапываться под меня.

— Кто подкапывается? Из-за чего?

— Кто знает, из-за чего. Особенно председательница Ибрагимова. Почему-то невзлюбила меня. Прислала комиссию для проверки. Нет того, чтобы сначала поговорить со мной…

— Пусть проверят. Если не виноват, чего боишься?

— Как сказать — не виноват? Вряд ли найдется человек, который не был бы в чем-нибудь виноват. Да я не за себя боюсь. Боюсь, не потопить бы людей.

— Кого?