— Нет, дорогие потомки мои. Мы князья потому, что мы должны — обязаны! — любого, кто к нам придёт с уважением, с признанием нашей над собой власти — защитить! От врагов, от нищеты, от суда неправедного. И все наши богатства, всё, что мы зарабатываем сами, и что нам приносят — для этого, а не для того, чтобы шикарно жить самим. Так было, когда кроме нас на острове власти не было. Мы тогда жили скромно, но каждый наш дружинник был сыт, одет, вооружён самым лучшим и спокоен за свою семью. Так было при турках, когда Триандесы жизнь клали, но уводили своих подданных из-под их карателей. Так было потом, когда на остров хлынули чужаки — всё равно они приходили к Триандесам, или погибали с позором. Запомни, Павол: никакой Хаджизакис тебе не указ. Будет что говорить против тебя — скажи мне, я научу, как и что ты должен ему сказать, чтобы он уполз как червь.
— Но, деда, они банду свою сбивают…
— Тем более скажи, — оскалился дед, и мне даже показалось, что у него выросли клыки, — я помогу тебе навести порядок. Главное — ты должен, — (тут дед сделал такое ударение, будто каждая буква в этом слове была заглавной), — должен быть здесь главным. Здесь, на острове, а не только в своём классе и в своей школе. Запомните: мы, Триандесы, Должны. Защищать. Своих. Людей. Нашей крови, нашего рода, нашей земли. Нас за это должны уважать, а не за куски железа, которые узкоглазые сделали где-то в Китае.
Дед помолчал, шевеля усами. Затем решительно добавил:
— Так, молодые Триандесы. Скажите мне, какие есть самые дешёвые телефоны?
Ребята переглянулись и заспорили между собой. Наконец, они назвали две модели, в которых даже камеры не было.
— Вот. — Сказал дед. — Я завтра пошлю людей, чтобы их купили. Вы будете пользоваться только ими. А если над вами будут смеяться или скажут что-то неприятное — говорите: "Я Триандес. Я считаю, что дорогой телефон мешает мне выполнять мои обязанности князя над здешними людьми. Я князь не по праву телефона, а по праву рода". И — вас же учили драться. Если будут не наши, всё равно кто, разрешаю вам убивать. Вам за это ничего не будет.
Я слушал речи деда выпучив глаза. В Германии он уже бы сидел в тюрьме за hate speech[8]
. Здесь же — меня больше всего поразила реакция ребят, которые вдруг расправили плечи, подняли головы и осмотрелись с гордым видом.Тут дед обратил внимание на меня и окинул таким взглядом, будто снимал мерку — не то на гроб, не то на соревнования по пауэрлифтингу или олимпийскому многоборью.
Короче, был я измерен и взвешен, и, боюсь, найден весьма легковесным…
Я выскользнул из кухни, не желая тоже попасть под дедову раздачу. Судя по часам, висящим над камином лет уже полтораста, если не больше, была уже половина второго. Чтобы попасть в Момчилову пещеру к четырём, я должен был выйти не позже половины третьего.
14
Я помылся в душе и сменил бельё, я оделся в новое, я спрятал в задний карман джинсов пачку резинок, я взял сумку через плечо и положил в неё две бутылки хорошего красного вина из кухонного погреба. Я зашёл в универсам Каридесов и, стесняясь, будто все на острове знают, куда я иду, купил у них по паре пачек нарезки: ветчину и сыр.
Я купил ещё орехов, потому что их считают у нас афродизиаком.
Выйти на дорогу, а потом на тропу к пещерам несложно — опять же, для того, кто местный и всё знает. Достаточно в одном месте свернуть не направо, а налево — и там даже машина проедет, — чтобы попасть на грунтовку, ведущую в правую от нас бухту, сначала под развалинами замка, а потом ниже, почти над морем.
Я был не на машине, поэтому грохот, в который перешло утреннее буханье волн, умножал мою радость. В такую погоду вряд ли кто мог бы попасться мне навстречу или догнать попутно.
Облака, тёмно-лиловые с белыми волокнистыми прожилками, скреблись животами о вершины дальних гор. Они быстро текли в море, почему-то навстречу дующему оттуда порывами ветру.
Позади меня с тяжёлым, печальным вздохом осел вдруг в море песчано-галечный мыс, вырвав с полметра дороги.
В душе моей инстинкт размножения начисто выключил инстинкт самосохранения, и я двигался вперёд быстрым шагом, не задумываясь о погоде и прочих катаклизмах — благо дорога шла почти всё время вниз, и одышка мне не грозила.
Наконец, появилась знакомая тропинка, идущая круто и извилисто в гору от дороги, туда, где метрах на четырёхстах высоты находилась Момчилова пещера, в которой ждало меня, как я предполагал, нечто приятное.
Под ногами осыпались песок и галька (хорошо, что нашлись мои старые кроссовки!). Внизу гулко грохались об скалы заметно подросшие волны.
Вот и пещера. Дорожка вытянулась по горизонтали, вдоль сложенной из каменюк стенки. Калитка открыта. Внутри темно.
Я зашёл, предполагая, что успею разобраться-разложиться, застелить постель, буде таковая окажется, или начать её устраивать, буде нет.
Но тут меня обняли, впились поцелуем и потащили внутрь.