Чистая любовь

Родители, наверное, решили, что я под кайфом – уж слишком улыбчивой я была сегодня утром в церкви, да и сейчас за бранчем с ними и моим братом Малкольмом. Я ненавидела коротать время с ними (и мы все это знали), но каждое воскресенье мы собирались всей семьей.

Ну, так было, когда я находилась в городе.

Когда я училась в колледже, то мне удавалось избегать стратфордского образа жизни, но теперь я вернулась и должна снова играть по правилам родителей, хотя даже не жила с ними. Ну, формально я жила в доме, который им принадлежит.

Папа гордо улыбнулся, взглянув на меня поверх меню.

– Моя девочка! С нетерпением жду официального открытия. Закатим самую грандиозную вечеринку, которую видывал этот город, – он прочистил горло и снова посмотрел на меню, хотя мы прекрасно понимали, что себе и маме он закажет все как обычно. – Конечно, если все будет в порядке.

Так отец мило сообщал, что все должно быть идеально и прекрасно, если уж он собирается показаться на мероприятии и поддержать мой маленький проект. Боже упаси, если любой, в чьих жилах течет кровь Скутера, совершит хотя бы крохотную ошибку. Отец до сих пор пытался расправиться с ходящими по городу сплетнями после того, как на свет вылезло, что мэр Стратфорда задолжал моему отцу солидную сумму за игру в нашем подпольном казино.

Папуле не нравилось марать фамилию, и он был готов на все, чтобы этого избежать.

Сегодня утром моему брату Малкольму было особенно скучно за нашим столом. Внешностью он пошел в отца, только был на фут ниже ростом и фунтов на пятьдесят легче. Он пил шампанское без апельсинового сока и постоянно косился на часы – явно отсчитывал минуты, когда они с отцом отправятся играть в гольф.

Когда подошел официант, папа заказал две яичницы, три ломтика бекона, овсяную кашу с сыром и один блинчик – все для себя и для мамы, разумеется. Сколько себя помню, она ни разу не делала для себя заказ, и я задумалась, знает ли она вообще, какие блюда ей нравятся, или мама просто ест то, что ей подходит по мнению супруга.

Сегодня утром мама выглядела идеальной красавицей с Юга: короткие волосы она снова покрасила в черный, словно никому в городе не было известно, что она уже обзавелась сединой, плечи и колени прикрывал сарафан желтого цвета, а шею украшала классическая нитка жемчуга. Мама улыбалась, кивала и говорила, когда к ней обращались, вторила, когда это было конструктивно и к месту, но в остальном держала рот на замке. За плечами у нее были годы тренировок, и я знала, что отчасти причина кроется в том, что она росла в другое время.

И все же я задавалась вопросом, о чем она думает, что бы сказала, если бы мне удалось сорвать маску, которую она носила. Я находилась рядом с матерью больше восемнадцати лет своей жизни и до сих пор понятия не имела, какой она была на самом деле.

– Значит, все готово? – спросил папа, когда ушел официант.

– Почти. В разных зонах мастерской по большей части все в порядке. Мне нужно продумать расписание, определиться, какие уроки я хочу проводить постоянно, и решить проблему с отдельными групповыми занятиями. Жду дополнительные материалы и мебель и хочу украсить стены декором и произведениями искусства, а потом уже объявлять об открытии. Но, думаю, это произойдет уже довольно скоро.

Сердце сжалось, потому как у меня в голове не укладывалось, как мне удалось провернуть все за столь короткий период, что мои мечты наконец-то исполнились.

Но это было бы невозможно без человека, о котором я не могла перестать думать.

Похоже, брат прочитал мои мысли. Он фыркнул, посмеиваясь, залпом допил шампанское и снова пополнил бокал до краев.

– Слышал, вчера тебе немного помогли.

Я сощурилась, глядя на него, но Малкольм лишь ухмыльнулся. Я любила брата – правда любила, но он был подхалимом и всегда пытался выслужиться перед папой. Но несложно оставаться в любимчиках, если всегда держишься в стороне от неприятностей и исполняешь любую прихоть отца.

А вот я чисто из принципа делала все с точностью наоборот.

Однажды, когда мы поругались в старших классах, Малкольм заявил, что это я любимица папы, что родители только и делают, что говорят обо мне. Тогда я поняла, что, вероятно, брат отчасти обижается на меня из-за этого. Но Малкольм не понимал, что родители говорили обо мне, потому что хотели изменить, хотели, чтобы я перестала позорить семью.

Именно Малкольм был их гордостью и отрадой, а я вовсе не тяготела к этому титулу.

– Правда? – как всегда вежливо спросила мама. – Одна из твоих подружек?

Я хмыкнула, потому как семья прекрасно знала, что в Стратфорде не найдется девушки, с которой я могла бы поладить.

Папа тоже неодобрительно хмыкнул.

– Дай угадаю: снова твой друг-гей? Как там его зовут? – поморщившись, помахал он рукой. – Кристоф, да?

– Крис, – поправила я, закатив глаза. – Не стоит коверкать его имя до чего-то экстравагантного. Он мой друг, и точка.

Папа снова махнул на меня рукой.

– Уверен, он очень полезен в выборе декора.