Анна пока не занималась Сикертами, хотя сама ситуация продолжала ее волновать. Для того чтобы все обдумать, ей не хватало времени, потому что между ней и Ленгтоном начало устанавливаться что-то вроде дружеского партнерства. Он стал меньше капризничать, ведь вся ее жизнь вращалась теперь вокруг него: она была и прачкой, и кухаркой, и сиделкой. Ленгтон поражал ее своим непреклонным стремлением к здоровью и силе. Со временем они опять начали заниматься любовью, в постели он был таким же ласковым и страстным, как раньше. Особо они не изощрялись, но, если ему и бывало неудобно или больно, он не подавал виду. Боль в колене все еще беспокоила его, и Анна знала, что Ленгтон принимает болеутоляющие, чтобы выдержать серьезную нагрузку, которую он для себя установил. Случалось, на него наваливалась тоска. В такие минуты Анна оставляла его одного, хотя в ее небольшой квартире это было не просто.
Насколько она знала, Ленгтон не общался ни с кем, кроме своего тренера. У него уже отросли довольно длинные волосы и борода — не то чтобы он действительно стал похож на Распутина, но внешность его очень изменилась. Почти все время Ленгтон ходил теперь в спортивном костюме, так что, если он и выбирался из квартиры, вряд ли его кто-нибудь узнавал. Он не проявлял никакого желания сходить в кино или пообедать в ресторане, но одну вылазку все же совершил: как-то, вернувшись домой, Анна обнаружила в коридоре его велосипед. Она знала, что для тренировки Ленгтон всегда катался на нем по Мейда-Вейлу, но представить не могла, как он сумел затащить велосипед в квартиру. Гребной тренажер и велосипед сделали опасным передвижение по коридору. Анна все время цеплялась за педали и натыкалась на тренажер, так что с ног у нее не сходили синяки.
На журнальном столике громоздились стопки невскрытых конвертов, которые он аккуратно забирал из своей квартиры. Доставала ее и его привычка швырять куда попало куртки и брюки от спортивных костюмов. Каждое утро он покупал свежие газеты, которые складывал в кухне. Анна собралась было выкинуть их, но Ленгтон строго запретил ей это делать, как будто газетные статьи крайне интересовали его. Это был отличный повод расспросить его о тех вырезках, которые она нашла в его квартире, но тут их прервал звонок в дверь. Пришел физиотерапевт, чтобы проделать курс утренних процедур.
Временами, когда терпение ее было на исходе, Ленгтон делал ей что-нибудь приятное. После тренировок он часто приносил букеты цветов. Несколько раз он даже приготовил ужин и растрогал ее своим старанием. Как мальчишка, он радовался комплиментам, которые она расточала его поварскому таланту. О работе он ее почти не расспрашивал, а о Льюисе и Баролли вообще не говорил. Если Анна заводила о них речь, Ленгтон делал такой жест рукой, как будто отмахивался, но всегда готов был порассуждать о витаминах, минералах, физиотерапии. К своему расписанию он добавил еще курс массажа и лечение акупунктурой.
У Ленгтона на уме было одно — скорейшее выздоровление: он занимался исключительно этим и не допускал никаких отклонений от режима. Анна догадывалась, какие это деньги, потому что, например, час занятий с личным тренером стоил сотню фунтов. Но результаты были налицо: он весь как-то распрямился и почти набрал нормальный вес. Особенно он гордился «кубиками» на брюшном прессе и не раз с удовольствием рассматривал себя в зеркале. Ленгтон вставал раньше Анны и отправлялся на велосипедную прогулку, накатывал пять миль и ехал обратно домой, где его уже ждали овсянка и гора витаминов. Его по-прежнему часто мучили боли, но, хоть все и упрашивали его не перетруждаться, он никого не слушал.
До суда над Мерфи оставалась неделя. Вернону Крамеру уже вынесли приговор, и он был оставлен в тюрьме Уондзуорт, так как написал прошение о том, что хотел бы находиться рядом с семьей и друзьями.
Узнав об этом, Гарри Блант разразился монологом о тюремных порядках:
— Ты же понимаешь, этого ублюдка, согласно сорок третьему правилу, нужно содержать в спецотделении, как растлителя малолетних, так что, пожалуйста, — назад к старым дружкам, чтобы вместе всякие картинки поганые рассматривать! Правда, теперь не говорят даже «правило сорок три», чтобы не задеть ненароком чувства этих ублюдков! Осталось только им ключи от камер раздать!
Брендон посмотрел на Анну и заговорщицки улыбнулся. Она начала видеть в нем симпатичные черты, особенно теперь, когда он перестал обливаться своим одеколоном. Он подошел к ее столу и протянул листок бумаги.
— Вот, вчера вечером был звонок, только ты уже ушла, — сказал он. — Она очень хочет поговорить с тобой, но категорически отказывается объяснять, в чем дело. Это ее мобильный.
— Спасибо, — поблагодарила Анна и взглянула на записку. — Берил Данн…
Анна еще раз прочитала имя, стараясь припомнить, почему оно ей знакомо, и тут ее осенило: это же мать Артура Мерфи!
Анна набрала номер:
— Миссис Данн?
— Да.
— Это детектив-инспектор Анна Тревис.
— Да, слушаю.
— Вы просили, чтобы я вам позвонила?
— Просила.
— Может быть, объясните…
— Это не телефонный разговор, — перебила ее женщина.