Чистая речка

Паша ответил мне матом, но встал и, глядя исподлобья на Виктора Сергеевича, вместо извинения проговорил:

– Я тебя еще достану!

– Я понял, – кивнул Виктор Сергеевич. – Береги себя, Брусникина! Вечером одна во двор не выходи!

Виктор Сергеевич не знал про нашу подсобку, но я прекрасно поняла, что он имеет в виду.

– Не твое дело! – рванулся было к нему Паша, но я с большим трудом удержала его.

– Если тебя посадят, я тебе точно письма писать не буду, – прошипела я.

Паша, выкручивая голову, все оборачивался и оборачивался, кричал, угрожал, никак не мог успокоиться. На шум уже вышли все – и дежурный воспитатель, и тетя Таня, которая ночует у нас, домой ездит только раз в месяц, и Марина Владимировна, старший воспитатель, которая почему-то сегодня так поздно задержалась в детском доме, и все, кто еще не спал, а кто уже лег – приперлись, завернутые в одеяла. Не каждый день такое веселье во дворе бывает. У нас, конечно, жизнь неспокойная, но я героиней скандала оказалась впервые.

Я услышала звук отъезжающей машины, но даже не успела помахать Виктору Сергеевичу и что-то ему сказать. Да и что тут скажешь! Не было ни гроша, да вдруг алтын, так это, кажется, называется.

* * *

На следующий день, как нарочно, были подряд все уроки Серафимы. Алгебра, геометрия, география, еще одна алгебра и физика. Шестым была физкультура, но до нее нужно было еще дожить.

Серафима и сама сказала сразу же, в самом начале алгебры:

– Как бы мне сегодня не повеситься в конце пятого урока! Смотреть на вас пять часов подряд! Так, начнем с воспитательного момента. Все решают восемьдесят первый номер с б) по г), предупреждаю сразу – очень трудный номер, а Брусникина подходит ко мне – я перемены свои тратить на тебя не хочу.

Все Серафимины уроки у нас проходят в кабинете физики, поэтому на учительском месте есть пандус, ее длинный стол стоит на полметра выше всего остального класса.

– Залезай, Брусникина, и поближе подойди. Или, знаешь, стул возьми и садись рядом. Кто решать не будет, – заорала Серафима, видя заинтересованные взгляды других детей, – сейчас пойдет на трудовое воспитание толчки мыть на четвертом этаже! Мы дежурные на этой неделе, между прочим!

Проходя по классу, я увидела Машин взгляд. Я не поняла, как она смотрела на меня. Я хотела с ней до уроков поговорить, но, как назло, наш автобус застрял сегодня в лесу, и мы еле-еле успели к звонку, даже не пили чай, обычно нам делают горячий завтрак в школе, который состоит из нашего собственного сухого пайка и чая.

– Можно я воды налью, Серафима Олеговна? – спросила я. Я очень хотела пить.

– На один вопрос ответишь из двух и нальешь, – отрезала Серафима. – Сядь. И потише говори. Ушки на макушке уже! Локаторы повернули, смотрю! – снова заорала она на класс. – Как интересно! Все, что надо, я вам потом расскажу! Так, говори, – раза в три понизила она голос, глядя на меня очень усталыми глазами. Не выспалась, наверно.

Я-то выспалась. Как рухнула вчера, так и проспала до утра, еле встала на пробежку, и то потому, что было жалко малышей, двух мальчишек, которые скреблись ко мне в дверь, ждали меня одетые, в шапках, и у меня сердце не выдержало, а так бы и не встала.

– Брусникина, говори быстро, ничего не ври – вернули пальто, да? Кто взял его? Ты или Веселухин? Зачем? Хотела покрасоваться? У тебя совсем мозгов нет? Ведь есть мозги, есть!

Как обычно, когда взрослые задают так много вопросов, очень непонятно, на какой из них отвечать. Я промолчала.

– Ну что ты молчишь, что ты молчишь? – начала заводиться Серафима, и темные круги под ее глазами стали наливаться, превращаться в багрово-фиолетовые. Она хотела говорить тише, и от этого надувалась еще больше – ведь трудно говорить тихо и яростно, гораздо легче все выкричать, что накопилось. – И потом, ну-ка скажи мне – что ты вчера делала у Милютина дома, а? Что это за дела? Ведь это ты была в машине? Сидит, овцой смотрит, глазами хлопает как ни в чем не бывало! Хоть бы спряталась под сиденье, что ли! Ты что, совсем спятила? У вас, что, от пубертата башку изрешетило всю и мозги вытекли?

Я не стала напоминать Серафиме, что она обещала задать один вопрос, после чего я хотела налить себе воды.

– Будешь молчать – хорошо!!! – Серафима, не давая сказать мне ни слова, с грохотом вывалила все содержимое своей сумки на стол и стала судорожно рыться в вещах, отбрасывая кошелек, какие-то бумажки, ключи, паспорт… Я думала – вот что она ищет? Корвалол? Телефон – куда-то хочет звонить? Виктору Сергеевичу?

– Вот она! – Серафима вытащила из кучи предметов ручку и протянула ее мне. – Пиши!

Странно, зачем ей была нужна именно эта ручка, на столе было не меньше пятнадцати ручек и карандашей. Может быть, просто Серафима волновалась. Когда волнуешься, часто делаешь лишнее. Застегиваешь молнию, которая сломалась еще в прошлом году, или пытаешься запихнуть что-то в ложный карман, у меня так тоже иногда бывает.

– Пи-ши!!! – наконец, не выдержала и закричала она. – Пиши-и-и-и-и!!!