Чистая речка

– У меня сильное чувство самосохранения. И я не хочу пропасть в жизни. Если вы об этом спрашивали.

– Я спрашивал немного о другом… Хотя спасибо, что ты это сказала. Я спрашивал – ты мне совсем не веришь?

Я пожала плечами:

– Не знаю. У вас много женщин, и, наверно, они все вам верили когда-то, иначе бы не были с вами.

– Руся, никогда не говори за других, мой тебе совет. Про этих, как ты выражаешься, женщин ты ничего не знаешь…

Виктор Сергеевич некоторое время шел молча, поглядывал на меня, крутил головой, говорил: «Да…» Я тоже молчала и с удовольствием вдыхала прохладный чистый воздух, здесь и правда был совсем другой воздух, чем у нас, хотя мы живем практически в лесу. Здесь пахло озером, елями – их было достаточно много по дороге – и еще чем-то, что трудно определить словами. Чем-то совершенно чистым и прозрачным. Не знаю, может быть, я все это и придумала.

– Брусникина, ты уж прости, но я тебя покормлю, – весело сказал Виктор Сергеевич, когда мы поехали обратно, той же красивой дорогой по полям.

– К вам идти? – с сомнением спросила я, сразу представив себе Серафиму с собакой.

– Нет, – улыбнулся Виктор Сергеевич. – Наверно, сегодня воздержимся… А то слишком большую воспитательную работу нужно будет мне с собой проводить… гм…

– У меня вообще-то булка осталась. Я никак ее не доем, – сказала я и достала свою булку. Она уже подсохла по краям, но какая разница – хлеб есть хлеб.

– И часто ты так питаешься? – спросил Виктор Сергеевич.

– Нет, обычно я ем в столовой. Но иногда, когда на обед не езжу перед танцами, ем хлеб в столовой. Это самое лучшее, потом не тяжело танцевать. Лучше черный, с солью, от белого вздувается живот, если сразу много съесть.

– Я понял, – покачал головой Виктор Сергеевич. Он набрал номер: – Мамуль, привет! Я обещал к тебе заехать, везу как раз гостинцы из монастыря. Да… Нормально все. Мам, только я приеду не один, с товарищем. Нет, у меня появился подопечный в детском доме. Да, ребенок. Мам… вот как раз и узнаешь. Через… полтора часа, где-то так.

Я с опаской взглянула на Виктора Сергеевича. Почему он говорил в мужском роде? Подопечный – это я?

– Познакомишься с моей мамой, вот она нас и накормит, – весело сказал Виктор Сергеевич. – Мама – образованный человек, в отличие от меня, она тебе точно понравится.

Я немного подумала и потом твердо сказала:

– Я не поеду.

– Почему? – удивился Виктор Сергеевич. – Не выдумывай ничего. Мама – очень хороший человек, любит меня, и вообще любит людей, детей… Нет, даже не спорь.

– Я не поеду, – тихо повторила я. И отвернулась к окну.

Виктор Сергеевич попытался взглянуть мне в лицо.

– Брусникина, да что за черт? Прости… – Он остановил машину у обочины, обнял меня за плечи, развернул к себе. – Что такое? Ты плачешь? А я-то думал, ты плакать не умеешь.

Я ненавижу себя, когда плачу, тем более если это кто-то видит. Я насухо вытерла слезы. И попыталась улыбнуться.

– Нет, я не плачу.

– Ну что, что, скажи мне? Почему?

– Потому что… – Я взглянула ему в лицо, которое было сейчас слишком близко, мне это мешало говорить, я чуть отодвинулась.

– Да не беги ты от меня! – с досадой проговорил он. – Ну почему так, а? Я тебе неприятен?

Я помотала головой.

– Кажусь подонком? Из-за чего? Из-за того, что обо мне в школе говорят? Не слушай лишнего. Я вот такой, как сегодня. Ну же, Брусникина, улыбнись! И не забивайся в угол, а то я чувствую себя… не буду говорить кем, ладно? Так почему ты к маме моей не хочешь ехать? Стесняешься?

– Нет. – Я поняла, что надо объяснить. Есть вещи, которые лучше объяснять, даже если это трудно сформулировать. – Потому что все мамы не хотят, чтобы их дети со мной общались.

– Ну какие все, Руся? – Виктор Сергеевич убрал волосы с моего лица и погладил меня по щеке. – Что это за мамы такие недальновидные? Как не разрешать общаться с такой чудесной девочкой? У тебя уши не проколоты… Такая редкость. Хочешь проколоть? У тебя есть сережки?

– Нет. У меня есть кольцо, – я показала ему колечко.

Он взял мою руку и прижал к своей щеке.

– Я слушаю тебя, продолжай.

Мне было неудобно так разговаривать, и я аккуратно освободила свою руку.

– Мама моей подружки не разрешает ей со мной общаться. И вчера мой шеф увезла своего сына…

– А! – коротко сказал Виктор Сергеевич, внимательно меня слушая. – Значит, тот человек, о котором ты мне говорила, это сын твоего шефа. А шеф – женщина. И она этого сына от греха подальше увезла. Так?

– Так.

– И правильно сделала! – засмеялся Виктор Сергеевич.

– И ваша мама…

– Что? Не разрешит мне с тобой общаться?

Я представила, как на меня смотрит, оценивая, брезгуя, недоумевая, зачем я здесь, почему я с ним, такая маленькая, такая грязная, что она еще подумает, что думает Машина мама и думала вчера Анна Михайловна…

– Виктор Сергеевич, я не поеду.

– Хорошо, – вздохнул он. – Вей из меня веревки. А в придорожное кафе со мной пойдешь?

– В придорожное? – удивилась я.

– Да, здесь есть такое, для водителей.

Минут через десять мы остановились у небольшого домика с надписью «У Арсена шашлык на мангал».

– Любишь шашлык? – спросил Виктор Сергеевич.

– Я не знаю. Никогда не пробовала.