Чистая речка

Вульфа продолжала вести у меня черчение, никуда от этого не деться. Но даже если бы она вела важный предмет, математику или русский, я бы ей это сейчас сказала. Потому что мне казалось, кроме этого она ничего не услышит. Я перебирала в голове много вариантов – например, поклясться чем-нибудь. У нас обычно все клянутся, если хотят убедить, что не врут. Но это совсем ненадежно. Я хотела поклясться, что у меня ничего с Виктором Сергеевичем не было. Но ведь она не из-за этого так взбеленилась. Мне кажется, ей уже все равно, было или не было. Она чувствует, что он в меня искренне влюблен. А ее не любит. Вот и все. Больше ей ничего не нужно знать.

– Что ты сказала? – ахнула Вульфа. – Надо мной? Не над тобой? Не над ним? Надо мной смеются! Надо мной?! – Она ахала, принималась дико смеяться, сама себя обрывала, говоря: – Вот еще! – При этом смотрела на себя в зеркало, вздергивая голову, бегала по классу, вдруг сорвала со стоящего посреди аудитории мольберта, скомкала и выбросила прямо в окно чей-то рисуночек, на котором был нарисован трогательный и довольно уродливый мишка и маленькая девочка на розовом самокате – наверно, иллюстрация к веселому мультфильму.

Внезапно Вульфа остановилась на ходу и спросила меня:

– Ты сирота?

– Нет.

– А почему в детском доме?

– Так вышло, – пожала я плечами.

Не буду я ей говорить о маме. Даже о папе своем никудышном не буду. Не буду унижаться.

– А лет тебе сколько?

– Четырнадцать, – ответила я, не понимая, к чему она клонит.

– А, четырнадцать!..

Ни к чему Вульфа не клонила, просто не знала, что сказать, что спросить, как, чем меня уколоть.

– Тебя шлюхой считают – это не смешно, да? – выпалила она, очень походя сейчас на глупую старую девочку. Вульфа не старая, но когда она одевается, как на праздник в детском саду, да еще и ерунду такую говорит, она именно на такую девочку и похожа. Сегодня на ней было пронзительно-голубое платье, короткое-короткое, и обтягивающие розовые лосины в крупную разноцветную крапинку. Свои рыжие волосы Вульфа стянула цветной резинкой высоко, на самой макушке, так что часть волос выпала из хвоста и висела на рыхлой веснушчатой шее тонкими прямыми прядками.

Я не стала отвечать на «шлюху». Я ведь не знаю, кем меня считают в поселке. В детском доме так не считают. Если кто и думает, что у меня с Милютиным отношения, – то завидует, это же лучше, чем наша вонючая подсобка и наши неумные, немытые мальчики. В школе… Не знаю. Мне не показалось, что Серафима, изругавшая меня на чем свет стоит, презирает меня.

– Заберите, пожалуйста, заявление из прокуратуры, – повторила я. – Вам на суде все равно не поверят. Только себя опозорите.

– Далеко пойдешь, девочка, – ответила мне Вульфа и неожиданно подошла ко мне, схватила меня за плечи, тряхнула изо всей силы. Этого ей показалось мало, она сгребла мое лицо, впившись в него острыми ногтями, и пихнула изо всей силы, так что я, как ни старалась удержаться на ногах, отлетела, ударившись виском об стол.

Что было дальше, я знаю по отрывочным и сильно перевранным рассказам.

Вульфа, не став никого звать, лила на меня воду, стоявшую у нее в банке для цветов. Серафима, которая, чувствуя неладное, через некоторое время пошла меня искать, рассказывала потом, что, когда она вошла в класс, я лежала «бледная как труп!» и вся совершенно мокрая, с ног до головы. Значит, Вульфа от страха или ненависти – не знаю, что ею руководило, – вылила на меня всю банку.

Серафима закричала, стала звонить в «скорую». Вульфа же полезла к Серафиме отбирать у нее телефон, уверяя, что я притворяюсь. На крик Серафимы прибежали русичка и два наших мальчика, которые пришли на футбол, но обоих выгнали за плохое поведение, – Илюша Сироткин и мой дорогой Паша. С ними был еще Артем, который в футбол не играет, но иногда приходит, просто молча сидит и смотрит на других ребят.

Паша, увидев меня на полу и дерущихся учительниц – так ему показалось, – полез разнимать их и одновременно пытался ухватить за рыжий хвостик Вульфу, потому что нутром влюбленного человека понял как-то, из-за кого я лежу на полу, да еще и вся залитая водой.

Я смутно помню, как стала приходить в себя – стоял гвалт, у меня сильно болела левая часть головы, было отвратительно мокро и холодно, во рту вкус железа. Я видела орущего и прыгающего Пашу, красную, трясущуюся, ревущую Вульфу, воинственно размахивающую руками Серафиму, которая бросала свой багряный шарф вокруг шеи, как полководец, и поправляла меховую шапку, то и дело сползающую ей на один глаз.

– Руська! – Веселухин первый увидел, что я пришла в себя, и бросился ко мне, поскользнулся, растянулся на коленках рядом со мной, стал смеяться и плакать одновременно, оборачиваясь при этом к ревущей Вульфе и матеря ее на чем свет стоит.

А тут и «скорая» приехала, которую успел вызвать Виктор Сергеевич, которого позвал… Артем. Пришел в танцкласс, подошел молча к Виктору Сергеевичу, обнял его мертвой хваткой – руки у Артема самые сильные из наших мальчиков – и повел в класс к Вульфе, сказав только: «Там!»