Чистилище

Спустя полчаса после происшествия Кавара вернулся вместе с шестью односельчанами, мужчинами и женщинами, и они вошли в палатку, где по-прежнему без сознания лежала Мария. Последней вошла Маргарита Стораро. Майор фон Роттек, наморщив лоб, наблюдал за всем этим, заняв место в некотором отдалении. Риккардо рассказал ему лишь половину, объяснив, что эти люди хотят помочь Марии, но ни словом не обмолвился о том, чего они потребовали взамен. В палатке Марии было на удивление тихо. Риккардо же нервно заламывал руки и раз за разом повторял:

– Ради всего святого, что там происходит?

Врач, который слышал все, подошел на пару шагов ближе и сказал:

– Доверьтесь им! Возможно, люди из Борго-Сан-Пьетро – единственные, кто может еще помочь этой девушке.

– И это говорит человек, который только что готов был оплакивать ее? – удивился я.

– Я не могу это точно объяснить, но люди из Борго-Сан-Пьетро обладают удивительным даром. Как-то я присутствовал при родах в этой деревне. Меня привезли, потому что ребенок был в неправильном положении и не хотел выходить на свет божий. Я смог вытащить ребенка, но мать умерла от изнеможения. Я удалился из комнаты и удивился, когда вскоре туда вошли люди, прямо как сейчас. Тогда тоже присутствовали и синьор Кавара, и, конечно, синьора Стораро. Через четверть часа они вышли и сообщили, что роженице уже лучше. Конечно, я тотчас же вошел в комнату и увидел, что они оказались правы. Я до сих пор не могу это объяснить.

Риккардо сочувствующе взглянул на него.

– Может быть, вы просто ошиблись, приняв роженицу за мертвую.

– Да, вероятно, – ответил врач, но по выражению его лица было видно, что он так не думает.

«Воскресить мертвую к жизни, – мысленно говорил я себе, – в это даже я не поверил бы, как бы страстно ни желал этого. Но, возможно, в той женщине, о которой рассказывал врач, еще теплилась жизнь. И, судя по всему, этой жизненной искорки хватило, чтобы разжечь новый костер». Сейчас я надеялся, что с Марией случится нечто подобное.

Когда вход в палатку распахнулся и из нее начали выходить жители Борго-Сан-Пьетро, у меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Люди выглядели утомленными, словно после многочасовой работы, но я лишь мельком обратил на это внимание. Слишком сильно я переживал за Марию.

Бургомистр вышел последним и взглянул на нас с улыбкой. Таким я его еще не видел.

– Девушка пришла в сознание. Самое плохое позади. Он должна поберечься в ближайшую неделю.

Это было все. Никаких объяснений, никаких увещеваний чтобы мы выполнили свою часть уговора. Джованни Кавара пошел за своими односельчанами, которые скрылись в прохладной ночи, отправившись в свою деревню. Риккардо кинулся к палатке, а когда и я вошел туда, он уже стоял на коленях возле Марии, нежно гладил ее лоб и тихо говорил:

– Я так счастлив, что ты снова есть у меня, моя любимая Ничто больше нас не разлучит!

К моей необузданной радости о чудесном спасении Марии примешалось какое-то горькое чувство. Я остановился на полпути к лежанке Марии и наблюдал за обоими. Они так долго вели себя, как брат и сестра. Мое сердце было разбито.

На следующее утро Риккардо выказал небывалое сочувствие и попытался объяснить, почему они с Марией решили разыграть эту гнусную комедию. Все это входило в план Риккардо, чтобы завоевать мое доверие. Для этого Марии больше подходила роль сестры, нежели возлюбленной. Я отказался выслушивать дальнейшие объяснения и обратился к врачу, который в очередной раз осмотрел Марию, прежде чем отправиться в обратный путь в Пешу.

– То, что произошло вчера вечером, сегодня подтверждается в полной мере – Мария идет на поправку. Я не могу представить, что делали с ней люди из Борго-Сан-Пьетро. Но если таких людей будет становиться все больше и больше, скоро в моей профессии отпадет всякая надобность.

– И что теперь? – спросил я Риккардо после того, как мы распрощались с доктором. – Что мы скажем майору?

– У меня уже есть одна идея.

Мы оба твердо решили выполнить свою часть уговора. Ни я, ни он не говорили этого вслух, но Риккардо, впрочем, как и я, боялся, что нарушение уговора будет означать для Марии смерть. Это было подобно проклятию, которое не действует, покуда мы придерживаемся уговора. Поэтому для майора фон Роттека я разыграл спектакль, в который сам бы никогда не поверил. На его глазах я на месте раскопок вдруг начал гневно ругаться и разбил две драгоценные, почти полностью сохранившиеся вазы – великолепные свидетельства этрусской культуры. Австрийский офицер так побледнел, будто он в одиночку выступил против целого полка вражеской пехоты. С озабоченным видом он вместе с Риккардо спустился ко мне в яму и спросил, в чем же дело, не болен ли я.

– Я в бешенстве! – крикнул я, продолжая топтать черепки. – В бешенстве из-за своих заблуждений, из-за того, что позволил так долго водить себя за нос.

Мне не составило труда разгневаться, стоило лишь подумать о Марии и Риккардо. Роттек вопросительно взглянул на меня.

– Кто обвел вас вокруг пальца, герр Шрайбер?