Чистилище

– Да-а-а чушь, – вяло возразил Ботрайт. – Не успокаивай меня моими же словами. Вон та херня, жующая камень – должна символизировать саморазрушение. Или воплощать совесть, которая вроде как, грызет? А может голод? Смотри, зубяки то какие. А вороны, значит, предвестники сме-е-ерти. А ты – ну… просто что-то связанное с висельниками. Да, весь бред от части логичен, но не стоит искать здесь мистику, – капитан шмыгнул носом, откашлялся, сплюнул. – Просто я схожу с ума. И все.

Он опустил голову, ожидая бессмысленного продолжения. Но вдруг понял, что все вокруг стихло. Не стало даже непрерывного, монотонного хруста. Зато где-то далеко нарастал знакомый, громоподобный топот копыт. Ботрайт открыл глаза. На ярко освещенном поле кроме него не было никого. Пока. Дрожь земли усиливалась с каждой секундой. Из-за ближайшего холма показались подскакивающие наконечники копий. Спустя мгновение огромная орда конников перешла в галоп. Поднявшийся ветер гнал непрерывные зеленые волны по высокой траве. Сзади тоже слышались боевые кличи и рев сигнальных рогов. Брюс Ботрайт судорожно вздохнул, вставая во весь рост и расправляя могучие плечи. Ушла болезненная худоба, не было лихорадочной горячки, заставляющей колени мелко подрагивать, пропал постоянный гул в ушах, вызываемый неровным сердцебиением. К руке будто прирос, вселяя уверенность привычной тяжестью, старый боевой топор.

– Нет! – неожиданно высоким голосом выкрикнул капитан, отгоняя наваждение.

Он мешком завалился обратно в угол, на засаленное, скомканное одеяло. Тяжело дыша и ловя расфокусированным взглядом полуистлевшую тварь, скребущую камень лошадиными зубами. Она тоже была кошмаром, но далеко не таким страшным. Надежда на освобождение – вот что пугало по-настоящему.

– Освобождение от чего? Ведь эти опостылевшие стены держат лишь потрепанное тело, а не тебя самого, – Рональд Брикман снова покачнулся, почесывая заросший подбородок. Его развернуло чуть в сторону и теперь лейтенанту приходилось сильно коситься, что бы удерживать зрительный контакт. – Да что ты так щуришься, дружище? Я ведь за тебя переживаю.

Капитан молчал, до боли сжимая зубы. Он, разумеется, понял намек. Но самоубийство было сродни дезертирству. А Брюс Ботрайт не был дезертиром.

– Самый легкий выбор – почти всегда бывает неверным, – процедил он своим поставленным командирским голосом. И боясь, что не сможет продолжить в том же духе – заговорил шепотом. – Я переживал и не такое… Важно знать своего врага. А я знаю. Вы лишь видения… проклятое наваждение… сон наяву.

Губы лейтенанта скривились в скептической ухмылке. Попытавшись указать куда-то кивком – он гротескно задергался на веревке.

– Сон говоришь? А зачем спящему это?

Ботрайт не без труда проследил за взглядом покачивающегося лейтенанта. И растерянно уставился на свой топор. Он не помнил, когда взял его в руки. Лоснящаяся деревянная рукоять была теплой на ощупь, по крепкому лезвию скользнул многозначительный, тусклый отсвет.

– Ну я же здесь один, – принялся оправдываться капитан. – Да еще эта тварь, – хруст крошащегося камня чуть усилился. А лейтенант снова улыбнулся. Гаденько так, с нескрываемой издевкой. – Да, одно с другим не вяжется… И что? Как бы там ни было – пока я справляюсь. С вами.

На самом деле он не был уверен, что и правда справляется. Все чаще случались провалы в памяти. Пару раз Ботрайт приходил в себя где-нибудь на стене или во внутреннем дворе крепости. Иногда с оружием в руках. Пока, вроде бы, ни кто не пострадал. Но минувшие битвы и сражения все чаще вытесняли действительность из угнетенного сознания капитана. Он старался как можно реже покидать свои покои, от части потому, что боялся кого-то убить или покалечить. Но солидного опыта, как жизненного так и боевого, с лихвой хватало для понимания ситуации сложившейся в гарнизоне.

Исчезновение нескольких бойцов или даже их частей – представляли куда меньшую угрозу обороноспособности Дурн-фара, чем развернутая в такой момент, радикальная борьба с подобными случаями. Каннибализм, как ни крути, встречался не так уж редко. Ботрайт уже бывал в длительной осаде и насмотрелся всякого. Он знал, что пока падальщики прячутся по углам, страшась показаться на свет – надежда еще есть. А удержать людей такого сорта в повиновении может только тот, кто внушает страх. Но если вдруг окажется, что командир ослаб, что его рука больше не в силах удержать плеть… или топор…

Тяжелая секира полетела прямо в голову отвратительной, зубастой твари. Загремело дерево, в стороны брызнули щепки. Вместо полуистлевшего вурдалака, вгрызающегося в пол, в полутьме чернели контуры опрокинутого стула с высокой спинкой.

– А если слабость не в руках, а в голове? – насмешливый голос лейтенанта прозвучал резко, словно звонкая пощечина.

Ботрайт обернулся, сжав кулаки и скрипя зубами, готовый броситься на врага. Но комната, как и раньше, была пуста.