«Не совсем. Вернее, не так, как ты пишешь. Просто последние несколько лет я жила по одному и тому же сценарию (детально рассказывать нет смысла, слишком долго выйдет). Важно другое: декорации меняются, а суть остается. Я хочу что-то изменить. Еще не знаю что и не знаю как. Но я не хочу слишком долго врать себе – это гораздо опаснее, чем может показаться на самом деле, так как, пребывая в мире иллюзий, человек не может адекватно оценивать действительность, выбирает ложные ориентиры, совершает глупые поступки и вообще тратит свою жизнь напрасно, очень часто страдая при этом… Но не буду переутомлять тебя. Мне кажется, то, что я пишу, слегка отличается от задушевных разговоров с мимолетными попутчиками в поезде или откровенных бесед на кухне за бутылкой водки…»
Ей опять удалось его заинтриговать. Лантаров чувствовал, что с ней что-то происходит, какая-то ломка, как у наркомана. Она казалась очень необычной, нестандартной. Как птичка у открытой клетки: и хочет вылететь, и чего-то боится. Он опять написал незнакомке, заметив, между прочим, что любой человек должен следовать своим желаниям и слушать свой собственный голос больше, чем все остальные голоса. Наконец он получил письмо, из которого понял, в чем дело. Вернее, еще больше был сбит с толку. Она написала, что уже пять лет замужем. У нее маленький сын, три с половиной года, вполне пристойная внешняя сторона отношений с мужем, но они, похоже, не любят друг друга. И она разрывается на части, потому что ощущает себя бойцом невидимой баррикады, она борется за свое личное счастье, но сомневается, имеет ли на это право. Ведь она должна быть хорошей, послушной, терпеливой женой, отметающей свои
Тут же было нечто другое. Она особенно выделила слово «личные». Лантаров был ошарашен. Ну и ну! Пять лет – это же целая жизнь! Уму непостижимо! Может, это уже тайное влияние Вероники так проявляется? Или просто современная девушка начинает осмысленно жить лишь после того, когда обожжется на первом замужестве? А сколько вообще должно быть замужеств?
Но, несмотря на вопросы, переписка оживилась.
«Почему ты думаешь, что не любишь своего мужа, он что, тебя обижает?» – вопрошал озадаченный Лантаров.
«Не знаю. Он относится ко мне странно: порой дарит дорогие подарки. Но разговаривает со мной нежно или грубо в зависимости от своего настроения. Он… просто ни во что меня не ставит. Никогда со мной не советуется, ничего не обсуждает. Надо ехать к родителям – это он так решил. Надо быть на корпоративной вечеринке или потратить выходной для какого-то выезда с его друзьями – все уже давно решено. Даже собаку в дом притащил, не поинтересовавшись, люблю ли я собак. Общаемся только по деловым вопросам. Мне даже поговорить не с кем, разве что с малым или с собакой».
В ее словах сквозила такая безысходность, что Лантарову стало ее жалко. Но осознанно приближаться к ее проблемам у него не было никакого желания. Он решил подразнить ее.
«Может, ты просто капризная девчонка? Муж для тебя старается, а ты не знаешь, чего хочешь. Или просто недоговариваешь», – написал он ей, провоцируя очередную откровенность. Два или три дня ответа не было, Лантаров даже вздохнул спокойно.
…Но ответ все же пришел.
«Женщина может быть личностью или вещью. Она – личность, если не испытывает зависимости от человека, которого любит, если она хозяйка своих суждений и планов, своего тела и мыслей. Она – вещь, если позволяет обращаться с собой, как с вещью, быть может, прекрасной и драгоценной, но не имеющей собственной воли, подчиняющейся желаниям и капризам хозяина, – нечто вроде приятного блюда, утоляющего голод. Понимаешь?! Я – личность, я – человек. Я хочу, чтобы со мной общались. А у нас даже секс похож на звериный – молчаливый, угрюмый и бесстрастный…»