Чистилище. Книга 1. Вирус

– Кирюха, ты должен вспомнить. – Артем пытался быть по-дружески убедительным, в то время как глаза жалобно и заискивающе просили. – Ведь кроме тебя никто не подтвердит. Он слышал, что ты попал в аварию, но не знает, в каком ты состоянии. Я помню, когда ты ехал на встречу, мы договаривались, что за тачку он даст десятку залога…

– Я действительно не помню… – с обреченностью жертвенной овцы признался Лантаров, с трудом шевеля пересохшими губами.

– Кирюха, Влад ясно сказал, что дело это галимое. Мы уже и так влетели с твоей аварией в десятку – деньги пропали, а тачка заказана. И выкладывать еще десятку зеленых – так сказал Влад, – никто не будет. Даже если ты не помнишь, надо стоять на том, что ты только десятку получил.

Артем последние слова выпалил довольно громко, и тревожно огляделся в палате. Несколько пар любопытных глаз тотчас разбрелись по стенам. Но, коль все уже и так слышали…

Когда Артем ушел, Лантаров после этого короткого визита чувствовал себя опустошенным и обессиленным, как будто только что осилил марафонский забег. Он, по правде говоря, даже не ожидал, что удаление от цивилизации окажется столь изнурительной пыткой. И ведь эти люди – Влад и Артем, – они же могли ему помочь! Если только они действительно его прежние товарищи. Или компаньоны, или кто угодно, с кем он делил планы, время, деньги. Разве они не понимают его проблем?! Или, наоборот, отлично понимают, но не желают помочь… Этот простой и вместе с тем логичный вывод казался особенно неприятным. «А может, все вообще по-другому, и я просто схожу с ума? И кому я нужен сейчас, – банкрот, прикованный к постели, живой труп?» Всяческие страхи в одночасье накинулись на молодого человека. Так волчья стая нападает на отбившегося от стада, одинокого и больного оленя. Его материальный мир, некогда устойчивый и неприступный для кризисов (не помня деталей, он был уверен в этом), обрушился в один миг, как те величавые и могущественные строения во внешне благополучном Нью-Йорке, что легко развалились от ударов посланных руками террористов самолетов. Бах! Вовсе не автомобиль, – вся его жизнь протаранена, и он обречен на погибель от застоя.

Новый, совершенно неожиданный вопрос неотвратимо приближался подобно свирепому урагану. Во время очередного врачебного осмотра заведующий отделением предельно откровенно заявил о необходимости искать источник финансирования для его пребывания в больнице. Он должен обратиться к родственникам, к близким людям, которые могут оплатить его лечение тут. Когда врач, завершив обход, удалился и в палате возникла напряженная тишина, Лантаров испытал отвратительное унижение. Его укоряли, как нищего или нечестивца, обманом занявшего место более достойных…

Откуда-то же возник его былой благополучный мир?! Ведь он помнил себя уверенным и сильным, целеустремленным и состоятельным. А теперь в памяти всплывали лишь эпизоды жизни на редкость ранимого мальчика, подростка-неудачника и ущербного юноши-лузера. Мать всегда держала его в узде, это Лантаров знал точно. Сын был у нее чем-то вроде кота, которого иногда холят, иногда принуждают мурлыкать на груди, а иногда, когда он надоедает, могут пнуть под зад. Юноша благоразумно выполнял каторжную роль прирученного подростка, затаившись до поры до времени. Ибо не дай бог молодому Лантарову совершить что-то поперек ее слов – он тут же лишался карманных денег (а на словах, заодно и наследства) и должен был чуть ли не на коленях вымаливать прощение. Сын был рожден должником своей кремниевой родительницы и рос с этим ощущением до того счастливого момента, когда сумел превратиться в неукротимого смутьяна. Однако стоп! Когда это произошло? Где возник момент трансформации? Смерть отца?! Точно, смерть отца многое прояснила, ведь он сам столкнулся именно с теми трудностями, которые не сумел решить в своей жизни его отец. Отец оказался аутсайдером вследствие отношений с его матерью, или, может быть, он был им всегда, а мать просто проявила это и открыла ему глаза. Нет, не так! Именно она засветила отца точно так же, как нерадивый фотограф засвечивает негатив, вот он и поблек, стал недееспособным, непригодным для печати качественных фотоснимков. А все ведь проистекало из ее немыслимой, нечеловеческой жажды все контролировать, никогда не ослабевающего желания управлять всем и вся. И он, Лантаров-младший, вдруг интуитивно понял это – после смерти отца. И тогда взбунтовался…