Чистилище. Книга 1. Вирус

Его мозг отчетливо воспроизвел, что в течение нескольких месяцев после поездки на турбазу под Дымер у него было только одно желание – надежнее спрятаться от любых глаз. Лантаров перестал общаться с былыми одноклассниками. Ему чудилось, что все вокруг уже знают о его позоре и втайне обсуждают его, считая импотентом. Любая, самая безобидная улыбка могла вывести его из равновесия. Он был готов броситься на каждого улыбающегося, подобно рассвирепевшей собаке, с восторгом жаждущей вцепиться в глотку. Оставаясь в одиночестве, он стонал, метался, бесконечно задавал себе один и тот же мучительный вопрос, как будто сам с упоением садиста срывал повязку со свежей раны и пускал кровь: «Почему?! Почему именно я?! Чем прогневил я Бога, за что получил такое наказание?!» Состояния его сменялись одно за другим: то его лихорадило, то тошнило, то он становился мрачно сосредоточенным, думая о каком-нибудь изощренном способе погубить себя. Он слишком часто с особой яростью цедил сквозь зубы слово-заклинание «Ненавижу!» и действительно ненавидел всех. Ненависть, слепая и глупая ненависть заслонила весь мир густой пеленой, скрыв его краски и оставив лишь болезненные видения. Кирилл чувствовал себя проклятым, прокаженным, отмеченным меткой скалящегося ему в лицо Сатаны, и даже книги не спасали его. А Хемингуэй и Мопассан – он любил их за мужественность и за успехи у женщин гораздо больше, чем за пленяющий слог, – теперь только раздражали его. Они лишь подчеркивали отсутствие достоинств, которых он желал. И только институт освещал будущее красочными линиями, загоняя несостоятельность и агрессию в глубины основательно разрушенной крепости под названием «душа».

2

Лантарова, неподвижно застывшего на больничной койке, после долгих терзаний посетило внезапное, неподвластное пониманию или управлению озарение. Он опять стал улавливать ход событий своей прошлой жизни. Он увидел себя студентом – беспечным, отстраненно-веселым представителем студенческой богемы внешне и хрупким, медузообразным, крайне мнительным и уязвимым внутри. Он отныне сторонился девушек, избегая знакомиться – из страха вовлечь себя в отношения, которые проявят его мужскую слабость. Но Лантаров решил налечь на учебу не только из страха перед язвительной улыбкой какой-нибудь девушки. Он не обладал какими-либо способностями к лидерству и посредством учебы рассчитывал завязать дружбу или приятельство с кем-нибудь из сильных мира сего – а таких в КИМО хватало. Наконец, главным пунктом его мотивационной траектории оставалась мать. Чем больше он взрослел, тем больше чувствовал себя лишним подле нее. Она же, держа сына на почтительном расстоянии, то приближала его к себе в моменты кризисных отношений со своими мужчинами, то удаляла, когда старалась насладиться жизнью сполна. Сын же от этого чувствовал себя в тотальной зависимости, в зоне гнетущего контроля. Учеба должна была помочь избавиться от этой отвратительной узды, а заодно и от все более развивающейся убежденности в собственной несостоятельности.

И Лантаров не ошибся. Он сумел прослыть умником, учась без особого интереса к знаниям, но чувствуя, что это даст его скромной фигуре безупречную упаковку. Феноменальная гибкость Лантарова и развитая еще в школе скрытая услужливость превратили его в существо редкой осторожности. Эдакий по-своему мудрый домашний кот, прекрасно знающий, что от него ждет каждый член семейства, и оттого успешно лавирующий между ними ради ласк и вкусной еды. Природная наблюдательность и четкость цели помогали Лантарову находить тех, кого он искал. Мальчики и девочки – дети влиятельных родителей, прозванные мажорами, не могли не выделяться из толпы – они для того и являлись, чтобы демонстрировать себя в качестве беспредельно значимых персон студенческого племени. Каждое их движение с дикарской прямолинейностью свидетельствовало: солнце светит исключительно для усиления их сияния.

Именно таким персонажем показался Лантарову Влад Захарчиков – наметанный глаз Кирилла почти мгновенно вычислил, выделил его из многих. В принципе, они нужны были друг другу: тусклым личностям, претендующим на величие, проворные прилипалы всегда необходимы так же, как принцам пажи. А Лантаров как раз и был той терпеливой пиявкой, которая долго стережет свою жертву.

Знакомство осторожно срежиссировал Лантаров. Как-то они вместе оказались в курилке. Статный, почти на голову выше него, Влад широко беззаботно улыбался, как только могут это делать совершенно свободные, ничем не обремененные люди. Небрежно протягивая Лантарову руку, он несколькими матерными словами дал исчерпывающую оценку уровню лекции.

– Влад, – просто отрекомендовался он.

– Кирилл, – в той же тональности, камертонно ответил Лантаров.

Затягиваясь, Влад подмигнул:

– Родители думают, что мы тут учимся. Пусть и дальше так думают.

– Типа того, – фыркнул Лантаров и тоже зеркально затянулся. – Мой папан собирал на крутой джип, и вот теперь я – в универе.