Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva)

Он немного помолчал, с наслаждением жуя черный хлеб. Кирилл не мешал, он уже знал по выражению лица, что сейчас этого небожителя прорвет.

– Ну, во-первых, не так уж много. Просто тебе сегодня именно эти попадались, что, кстати, не случайно. О смерти нужно думать, но только не так, как мы обычно привыкли думать.

– А как же?

– А ты потереби свою память, покопайся в себе и честно ответь, при каких обстоятельствах ты вспоминал о смерти.

Кирилл задумался и перестал жевать.

– Ну, когда отец умер, я тогда думал. И после того бывало…

– Но как ты думал? – настаивал Шура, отложив хлеб.

– Переживал… Помню, когда гроб опустили в яму, у меня все внутри сжалось: все, вот такой конец у нас всех, простой и бесхитростный. Как ни трепыхайся, тебя засунут в такую же яму. Сегодня ты был, а завтра тебя уже нет. И больше никто о тебе не вспомнит… И понимание этого было самым ужасным впечатлением…

– Стоп! – резко остановил его Шура. – Вот мы и коснулись главного.

Кирилл умолк и с недоумением посмотрел на собеседника.

– Где здесь ключевой момент? – Шура выглядел учителем, вытягивающим ответ из туповатого ученика.

– Где? – переспросил Кирилл, глядя на него округлившимися глазами и все еще не понимая, чего от него добивается странный отшельник.

– Да в том, что ты просто примеряешь саван на себя, что ты просто боишься ее, независимо от того, насколько ты скорбишь об умершем. Ведь так?!

– Не знаю, – неуверенно сказал Лантаров, – и в чем же тут секрет? Все боятся смерти…

Лантаров сказал, а сам подумал вдруг: «А ведь верно, что человек просто примеряет на себя ситуацию. Ведь я содрогнулся как раз в тот момент, когда отца опускали в землю – все во мне протестовало против такого исхода. И протестовало из чистого страха перед этой ямой, похожей на бездну… Моего личного страха!»

– Да нет, секрет тут как раз есть. Отношение к смерти, на самом деле, у людей неодинаково. И тут нам, кого приучили бояться смерти, могут помочь те, кто пришел к пониманию истинных превращений, великого таинства изменения состояний. Тогда-то и возникает понимание подлинной ценности жизни. И тогда перестают говорить «трепыхаться». Но и это не самое главное в необходимости думать о смерти.

– А что же тогда?

– Только понимание, что мы смертны, что скоро наступит конец, заставляет нас шевелиться – спешить исполнить свое предназначение. А если мы вдруг узнаем, что умрем очень скоро, тогда каждый день, каждая минута приобретают совсем иной, необычный, священный смысл. И даже любить мы тогда стараемся по-иному, вкладывая всю душу в отношения. Вот почему стоит думать о смерти!

Кирилл застыл, он ощутил, как в голове у него начало проясняться, как на небе, с которого ветер сгоняет плотную пелену туч.

– Представь себе, если бы мы были бессмертны. Мы не спешили бы что-либо предпринимать, и даже наши благие намерения могли бы покрываться плесенью в наших головах годами, десятилетиями, столетиями…

– Хочешь сказать, что этот твой Кастанеда не боялся смерти? И другие, чьи мысли ты так многозначительно заключил в таблички? – Кириллу все-таки не верилось, что кто-то может мыслить не так, как он сам.

Шура стал сосредоточенно серьезным.

– Кастанеда, может быть, и боялся. До определенного момента – человек же не рождается посвященным. Но дело не в этом. А в том, что человек, осознавший, что смерть – переход сознания в иное состояние, не станет разбрасываться жизнью. Как, к примеру, ваше богемное поколение, которое вымирает молодым. А станет бороться. За развитие сознания, например.

– А зачем оно, это развитие сознания? – Лантаров закричал вдруг с презрением и жалобной, плаксивой гримасой на лице, но Шура только улыбнулся как человек, знающий о жизни несоизмеримо больше окружающих. – Да на что мне моя посвященность, если я буду сидеть в лесу и жевать хлеб и рис? Поверь, гораздо больше удовольствия мне принесла бы теплая хата на Печерске с горячей ванной на каком-нибудь двадцатом этаже, смачный обед со стопочкой водки или виски в ресторане да здоровый сон с сочной телкой… Поверь мне, из людей, которых я знал раньше, никто не хотел стать философом, зато все хотели того же, что и я. Что скажешь на это?

Лицо Лантарова исказилось от злости и бессилия – он сознательно старался задеть Шуру, доказать этому снобу, что не он, Лантаров, является душевным банкротом, а как раз наоборот. Но, к его изумлению, Шура оставался совершенно невозмутимым, как если бы наблюдал все на телеэкране.

– Для того, Кирилл, и приходят в мир мудрецы. Чтобы научить любви к жизни. Чтобы расширить представления о сознании человека. Человеку с развитым сознанием не приходится страшиться смерти. Ведь ты видишь табличку саму по себе, и не понимаешь, что за ней стоит.

– Ну и что же за ней стоит?

Шура таинственно посмотрел на своего неуравновешенного постояльца. Он отправил ложку с рисом с рот и стал задумчиво жевать его. Несколько минут они молча ели, и когда Кирилл уже подумал, что разговор не состоится, Шура отодвинул опустевшую тарелку и характерно откинулся на жесткую спинку стула.