Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva)

Девушка не ответила, но, молча обхватив стакан обеими руками, неожиданно приложилась к нему и осушила. Косой желтый свет освещал только часть происходящего, но в какой-то миг мне сбоку стало хорошо видно, как содрогнулась ее грудь и на скривившихся от тяжелого напитка девичьих губах остались капельки жгучей жидкости, которые она торопливо вытерла, как-то неестественно робко пошевелив губами. Она продолжала двумя руками удерживать стакан, словно защищаясь им от окружающих. Косой луч приглушенного желтого света осветил часть ее лица, и я увидел в ее глазах неподдельный ужас, смешанный со смиренной готовностью принять неизбежное. Мне было жаль ее в этот момент, но ведь все считали это делом их двоих. Никто не проронил ни слова, и подвальчик превратился в пузырь с непрерывно накачиваемым горячим воздухом. Вот-вот его тонкие стенки не выдержат, и произойдет чудовищный взрыв. Бурый теперь походил на большую рептилию, подземного минотавра, которому привели добычу на растерзание. Удивительно, но и она почему-то вела себя согласно роли: покорно и с неотвратимой обреченностью жертвы. Ее озноб прекратился, она теперь, как приговоренный к казни, казалась абсолютно спокойной в изумляющей нас красноречивой готовности принять удар судьбы. Бурый взял у нее из рук стакан, долгим пронизывающим и каким-то маслянистым взглядом попытался заглянуть девушке в глаза, но она слегка опустила голову и с тупой отрешенностью уставилась в одну точку. Наконец он заговорщицки, будто стремясь придать своим словам гипнотическую силу, что-то прошипел ей в самое ухо. Девушка в ответ беззвучно опустилась на колени, неожиданно легко и безучастно повинуясь, как будто и ждала приказа. Если бы она сопротивлялась, я бы, возможно, вступился за нее, но этого не произошло – обескураженные, мы могли лишь наблюдать за происходящим. Победитель с очевидным форсом расстегнул брюки – в застывшем от напряжения пространстве мы услышали скользящее движение молнии. Все беззвучно застыли на своих местах, как каменные изваяния. Насильнику, вошедшему в раж, уже явно было мало достигнутого. Ничто тут не напоминало секс, оно было просто грубым актом власти завоевателя над пленницей, как бывало в древние времена при захвате городов.

Наконец Бурый с похотливым стоном отстранился и жестом владельца гарема поманил Шнурка. Тот перепуганно замотал головой.

– Вперед, я сказал! – грозно зарычал Бурый.

И только когда Шнурок оказался рядом с девушкой, заняв место тюремщика, в моей голове взметнулась мысль, перемешанная самыми гнусными ругательствами, которые я только знал: «Влипли! За такое ж срок дают!» Но возбуждение и хмельные пары постепенно заглушили голос разума. И хотя я уже смутно понимал, что в этом присутствует слишком много порочного и убогого, доставшегося человеку от зверя, оно, это сатанинское ощущение свального греха, за который не надо нести ответственности, захватило меня целиком.

Я осознавал, что вошел во взрослый мир не с парадного входа, скорее проник туда тропой Люцифера, сквозь черный пролом, о существовании которого большинство людей имеет очень смутные представления. От этого понимания мне стало жутко.

Остальное происходило, как в невесомости. После ее ухода я глотал водку с остервенением, пытаясь забыться. Мне было мерзко и сладостно одновременно.

Девушка никуда не заявила. И я долго бы еще томился от тошнотворного самобичевания, если бы не долгожданное извещение из военкомата – предстояла иная, полная приключений и смысла жизнь. Смысл нужен был мне, как воздух, ибо томящийся во мне зверь уже задыхался в тяжелой клетке из морали, общественных правил и законов. Он отыскал меня, несведущего, как ищейка по запаху, внезапно и неотвратимо, не дав ни опомниться, ни подумать. И имя этого смысла было – война».

«Ого, да этот Шура тот еще орел, дел успел наворотить предостаточно», – подумал Лантаров, оторвавшись от исписанных мелким почерком страниц. Шура представлялся ему кроссвордом, который он поступательно разгадывал. Но на деле все выглядело совсем не так, как в журнале, когда черкаешь карандашом, заполняя пустые клетки. Чем дальше он продвигался, тем меньше понимал…

Оставалось лишь одно – продолжать делать открытия.

5

Времени было предостаточно, и Лантаров опять погрузился в исповедь того, кто надел костюм праведника и претендовал на роль его учителя. Кириллу казалось, что, отыскав несоответствия избранному образу, он получит определенные преимущества. Интуитивно в недостатках другого он искал возможности оправдать свои слабости.

«– Сынки, знаете, чем ВДВ отличается от любых других родов войск?! Так вот запомните: ВДВ отличается отношением к слову «убивать»!