Чистилище. Книга 2. Тысяча звуков тишины (Sattva)

Я с тайной радостью обнаружил, что не у одного меня внутри поселилась желчная гиена. Очень многих из нас поддразнивала идея сверхчеловека, и хотя никто тогда не подозревал о существовании Ницше, почти все мы были охвачены неизлечимой болезнью превосходства и проявляли завидную волю к власти. И тем немногим из надевших голубой берет на всю жизнь, кто уже вкусил крови и познал запах войны, было дозволено устанавливать современный стандарт ВДВ. Положение вещей несказанно радовало меня, а став старшиной роты, я получил все возможности управлять стаей. Ведь я уже давно был вожаком. Мне приходилось носить на своих молодецких плечах плотный полиэтиленовый пакет с трупом загубленного товарища, потому что тела погибших надо было вынести с мест сражений, а большинство здешних лейтенантов и капитанов даже не подозревали, какой острый и щемящий, проникающий в самое сердце запах гниющего трупа. Короче, я был дока, не нуждающийся в доказательствах своего превосходства над окружающими. Существует глубокая пропасть между человеком, близко видевшим смерть, и просто хорошо тренированным бойцом. Однажды, когда какой-то сержант засомневался в отданном мною распоряжении, я прямо перед строем роты схватил его рукой за горло, и, слава богу, он быстро замотал головой в знак согласия, потому что я, наверное, вырвал бы его кадык. Я уже был готовой машиной для убийства. Правда, с некоторых пор пришел к выводу, что для уничтожения людей необходимо было заручиться поддержкой всесильного покровителя – государства.

Не знаю, как бы складывалось мое старшинство, если бы первой же зимой я не сорвался. Авторитет мой вырос до непререкаемого, но в роте было несколько человек, поступивших благодаря связям влиятельных родителей. Они раздражали меня, но, предупрежденный командиром роты, я терпел их, как терпят неизбежный запах в общественной уборной. Но когда ударили дубовые рязанские морозы, один ловкач из блатной гвардии стал откровенно шарить, то есть хитрить и увиливать за счет товарищей. Пока сто тридцать человек мерзли в строю – на зарядку или в столовую рота передвигалась без верхней одежды даже при двадцатипятиградусном морозе, – этот наглец прятался в туалете. Когда он попался мне в третий раз, кулак мой почти независимо от меня опустился на его челюсть…

Тройной перелом челюсти и скоростное комиссование из армии по состоянию здоровья стали финалом для несостоявшегося десантника. Что касается меня, то лишь мое достойное афганское прошлое, личное знакомство с начальником училища да орден Красной Звезды позволили избежать отчисления. Но со старшинством было покончено, меня заставили срезать лычки старшего сержанта и встать в курсантский строй.

Моя жизнь потекла, как странно извивающаяся река, будто какой-то невидимый управляющий сидит под землей и намеренно меняет направление русла. Я оказался как бы сбоку, недосягаемый и неприкасаемый, но оставшийся наедине с собой. На меня по-прежнему смотрели снизу вверх, но старались избегать. Многое расставил по местам ротный. Он также прошел афганскую войну, правда, не получил боевых наград. Я знал, что люди по-разному ходят на войну: одни – чтобы выжить, другие – чтобы отличиться, стать героями. Он был из первой, многочисленной когорты, я представлял вторую, сотканную из отчаянного меньшинства. Мы с ним быстро договорились. Он сохранил мой статус непримиримого воина, узаконил мое исключительное положение. Взамен потребовал, чтобы я заковал своего зверя в кандалы – на время учебы в училище. Вернее, он сказал просто: «Мазуренко, я даю тебе зеленый свет, но если ты где-нибудь сорвешься, пробкой из-под шампанского вылетишь из училища. А еще ты хорошо знаешь: если выпадешь из армии, твой дом – тюрьма». И я согласился с капитаном. Я стал его доверенным лицом, специалистом по особым поручениям, порой весьма деликатным. Достать краски на ремонт помещения роты, или выбрать лучшие боевые машины на учения, или подготовить зрелищное выступление роты по рукопашному бою на праздник – с разбиванием кирпичей руками и головой, с блестящими ударами и прыжками – все это было по моей части. Ибо и в этом я был непревзойденным мастером.