Чистильщик

Николай Сергеевич Морачковский с утра был в несколько паршивом настроении – слегка помят во вчерашней пьяной потасовке, похмелен. К счастью, фингалов не наставили, лишь ныли ребра, да саднила царапина на шее. Сегодня он был совершенно свободен – за товаром предстояло ехать только завтра, чтобы к субботней толкучке на рынке быть во всеоружии.

Собственно, Сергеевичем его никто не звал, да и Николаем – тоже. Для всех он был Коля-Бешеный, а для матери и для сестры – Колькой. За свои двадцать семь лет он успел последовательно побыть студентом пединститута; солдатом внутренних войск; снова студентом; подозреваемым в совершении разбойного нападения (с содержанием в СИЗО) и, наконец, безработным. Последние полтора года Николай зарабатывал на жизнь перепродажей турецкого, болгарского и прочего барахла, привезенного «челноками», на рынке родного города Пскова. Денег хватало на то, чтобы содержать мать и младшую сестру – довольно нищенски, правда, – и на попойки. Так что финансы обычно кончались вечером в четверг, в лучшем случае – в пятницу утром. А суббота и воскресенье – базарный день.

Сегодняшний день Николай твердо решил провести с Любкой – штатной своей женщиной. Или «дырой», или «телкой», «теткой», «лярвой», «мандой»… Короче, – как ее ни называй, – она была особью женского пола, в которую Коля-Бешеный разряжал свою сексуальную энергию. Ни для кого – даже для Николая – не было секретом, что Любка зарабатывает на жизнь продажей своего – весьма стройного и ухоженного – тела. Проституцией, грубо говоря. Но Николая это не смущало, ибо ее сутенером был именно он.

Все «бандиты», пообщавшись с ним, почти хором заявили, что дешевле его смерти будет всего лишь не иметь с ним дела и оставить в покое, ибо в армии, в N-ском стройбате Коле-Бешеному отбили не только почки, но и мозги. А мокруха – она же денег стоит. Так его и оставили в покое – и торговую точку, и Любку-давалку.

Но сегодня с утра Любка была не в настроении давать на халяву – ее подцепил, купившись на невинное личико и стройную фигурку, какой-то приезжий кадр. Так, по крайней мере, сказали Любкины соседи. «Ну-ну, – подумал Николай, – будет чем поживиться». В свои двадцать два Любка выглядела едва ли на восемнадцать, и Морачковский этим частенько пользовался, представляясь братом и стрясывая с приезжих лохов дополнительную денежку за совращение несовершеннолетней. Статью, конечно, давно отменили, но кто же в точности знает нынешний УК, кроме прожженных зэков-законникоа и прокуроров с адвокатами?

К трем часам, щедро залив похмелье на остатки денег пивом Коля-Бешеный свернул в переулок у одного из зданий пединститута, где сам некогда учился, поднялся на второй этаж и своим ключом открыл дверь Любкиной квартиры.

А зря. Ибо не знал он, при всем своем незаконченном высшем педагогическом, книги, зовущейся «Некрогнозис». Кто и когда ее написал – черт его знает, но на странице за номером сто двадцать два в лионской ее копии от тысяча сто восьмого года начертано небрежной рукой переписчика: «…и если он, насытившись внутренней плотью женщины, вкусит кровь мужчины, бывшего с ней прежде ночью, то обретет жизнь долгую». Странная книга и темны слова, в ней сказанные, но не знал их Николай Сергеевич Морачковский, Коля-Бешеный. И славен он был тем, что не могли его сразу вырубить ни удары ногой в голову, ни штакетиной по той же самой репе, ни мощные «крюки» под ребра.

Поэтому Николай вошел в квартиру без колебаний, прошел в единственную комнату, служившую и будуаром, и гостиной, и сразу же увидел обнаженную Любку, воздетую на фаллос стоящего посреди комнаты мужчины, снявшего с себя все, кроме белой рубашки и галстука. Взглянув на эту рубашку, Коля-Бешеный остолбенел. Рубашка была заляпана алыми пятнами. Кровью.

Вторая Красноармейская, Санкт-Петербург, Четверг, 9.04. 17:00.

Чистильщик – он же капитан Лужин – неторопливо вошел в дежурку специального подразделения по охране и зачистке сооружений метрополитена.

– Ну, что у нас плохого? – невыразительным голосом спросил он. Дежурный, прапорщик Семенчук, прозвище Дрын, покосился на него. Большинство в команде «Бойцовых Котов» своего командира недолюбливали, но уважали. Был он какой-то замкнуто-отстраненный, избегал любых контактов, хотя о бойцах заботился, как о родных, правда, был с ними крут и резок.

– Да нормально все вроде бы, – так же невыразительно ответил прапорщик. Лужин пожал плечами,

– Где старший лейтенант Зорин? – спросил он. Семенчук пожал плечами в ответ.

– Да вроде в спортзале, – буркнул он.

– Спасибо, – как всегда, безукоризненно вежливо отозвался Лужин и вышел из дежурки.

«О, блин, – раздраженно подумал прапорщик, – соблюдай тут этикет».

Фантастическая вежливость Чистильщика в обычных условиях была еще одной причиной нелюбви к нему.

Чистильщик прошел в спортзал, полюбовался с минуту на учебный бой Зорина с парой «Бойцовых Котов», потом жестом подозвал своего заместителя к себе.

– Леня, подмени меня, – тихо произнес Чистильщик, – денька на три-четыре, не больше.