– Возьми вот этот пинцет и раздвинь края раны, – командовал Вадим, и Мирдза подчинялась, с трудом сдерживая тошноту. Все это было слишком и впервой – кровь, рана, обнаженные ткани тела. И – самое главное – неуловимый запах смерти, издаваемый любимым ею человеком. Тот запах, что нельзя описать, о нем нельзя рассказать. Его можно только обонять – и ужасаться. Ибо для обычного человека смерть – нечто далекое, можно даже сказать – потустороннее. Но не для того, кто привык видеть смерть рядом с собой, кто привык ее нести, подобно темному ангелу. Для того смерть то, от чего можно устать, можно слегка сойти с ума. Но ни в коем случае – не потустороннее, скорее – привычное и даже необходимое соседство.
– Зацепи пулю зажимом и вытащи, – командовал Вадим. Мирдза попыталась – зажим соскользнул. Крысолов скрипнул зубами и беззвучно выругался. – Еще раз!
На сей раз Мирдзе удалось зацепить задок тупоголовой пули пээма и осторожно вытащить ее. Вадим снова скрипнул зубами, но ругаться – даже беззвучно – не стал.
– Из синего пузырька – на рану. Пяток капель, – приказал он и глухо застонал. – Потом – давящую повязку.
Из пузырька со спиртом он сделал пару глотков, наклонился к тазику с теплой водой, зачерпнул пригоршней воду, перемешанную с кровью, запил обжигающую жидкость и умиротворенно вытянулся на диване.
– Все – завтра, – пробормотал он. – Все объяснения – завтра.
Мирдза успела лишь затянуть повязку на боку, как Вадим уже уснул Уснул, вверив свою жизнь и судьбу ей.
Самым большим сюрпризом для Борова оказалось то, что не все аномалы покинули его. Кроме «близнецов», дежуривших у дверей его комнаты, еще пара оперативников и трое спецназовцев дежурили внизу, на первом этаже в холле. Все охранные системы работали в боевом режиме: ставни, почти сомкнувшись, превратили все окна в узкие бойницы, железобетонные плиты перекрыли двери. Дом превратился в форт. Но у этого форта был слишком маленький гарнизон.
И Боров чувствовал это, тихо наполняясь ужасом. Встреча с Крысоловом, неминуемая встреча, переполняла его ужасом. Единственная его надежда – «близнецы», натасканные, словно овчарки, охранять своего господина, обученные работать только в паре; может, они остановят Крысолова. Хотя… Где-то в глубине сознания Боров трезво осознавал, что взбесившийся аномал-боевик пройдет сквозь «близнецов», как горячий нож сквозь масло. Но и Боров не лыком шит, у него есть еще и джокер в рукаве. Он сумеет переломить ход событий.
И все-таки он вздрогнул, услышав тонкий волчий вой за своим окном. Вздрогнул, почувствовав, как тонкая холодная лапка безотчетного страха забирается под одежду, леденит грудь и мягко, но настойчиво стискивает горло.
– Зачем ты это? – шепотом произнес Рустам, когда тонкий вой, вырывавшийся из горла Чистильщика, умолк.
– Не знаю, – придушенно отозвался тот. – Наверное, надоело прятаться. Устал. Да и на нервы кой-кому покапать надо. Ну да ладно, поехали. И не суйся к дому, пока все не кончится. Понял?
Бесплотной тенью он скользнул к дому. Ощущения его были так обострены, что он даже чувствовал тонкий запах ружейного масла, исходящий от стволов и затворов оружия семи охранников Борова. Он почти видел их – нервные мысли, нервные руки. Все боятся его, Чистильщика.
До бокового окна он прошел почти автоматическим зигзагом – чувствовал противопехотные управляемые мины, густо рассыпанные по участку. Его ждали и поэтому мины были взведены. Но именно это почти ощутимое нечеловечески терпеливое ожидание затаившегося в земле металла помогло ему пройти невредимым.
Охранная система, контролировавшая периметр, была довольно примитивна. То есть еще пару-тройку месяцев назад Чистильщик не смог бы так быстро и незаметно проникнуть на охраняемую территорию. Но сегодня он просто трижды скакнул в мертвые зоны невидимой охранной сети, образованной паутиной лазерных лучей, инфракрасными датчиками и детекторами давления. Скакнул, исчезнув в одном месте и тотчас же появившись в другом; после этой полосы минное поле уже не представляло ни малейшей угрозы.
Укрепив на входную дверь пару кумулятивных зарядов, Чистильщик скользнул к окну и вытянул из бедренного кармана толстый тюбик, очень похожий на те, в которых выпускают зубную пасту. Только был тюбик длиннее и толще, а при свете дня непосвященный человек, увидев его, подивился бы, отчего на темно-сером – что уже весьма необычно – толстом пластике не было никакой маркировки, кроме трех красных полос, кольцом опоясывавших тюбик.