Чистильщик

У подъезда уже сгрудились милицейские «луноходы», толпились милиционеры, вызванные на стрельбу бдительными соседями, и зеваки. Хмыкнув что-то себе под нос, Крысолов неторопливо пошагал, смешавшись с толпой гуляющих, в сторону набережной Няриса. Остановившись на мосту, он перегнулся через перила и долго глядел в темную воду. Внезапно снова накатило омерзение – к своей работе, к людям, которых приходилось устранять, с которыми работал. Внезапно захотелось бросить сумку в воду, плюнуть на все и уйти. Просто так, уйти в никуда и не возвращаться.

«Щенок, – вдруг услышал он внутри себя голос, свой голос, но какой-то странный, с избытком лязгающего, словно танковые траки, командного металла. – Щенок! Раскис уже? Распустил нюни, как барышня кисейная? Какой ты к черту Крысолов, ты – говноед. Ты, кажется, уже забыл, что твое предназначение быть Истребителем, что ты не такой, как все. Этот мир исторг тебя, постарался максимально испоганить тебе жизнь, обрекши на одиночество и неприятие. Но оставил Предназначение – очищать его от монстров и рвущихся к власти скотов. Гордись им и радуйся, что ты вне систем и устоев этого мира».

Тряхнув головой, словго приводя себя в чувство после нокдауна, Крысолов подбросил еле слышно звякнувшую содержимым сумку и зашагал в сторону вокзала, где его ждала машина группы эвакуации. Постепенно его шаг снова стал легким и пружинистым, а осунувшееся от внезапной усталости лицо – спокойным, как всегда. Лишь веко левого глаза слегка подергивалось, но кто это заметит в лукавом прищуре глаз.

Улица Железноводская, ВО, Санкт-Петербург. Понедельник, 6,07. 13:50

Николай Николаевич шел на встречу с региональным главой, испытывая странные смешанные чувства тревоги и отчаянной решимости. Шагавшие в трех метрах позади «близнецы» отрешенно оглядывали округу, цепко осматривали прохожих, выискивая возможную угрозу для своего шефа. Но сегодня они почему-то исполняли свои обязанности рассеянно и без должного старания.

Николай Николаевич был, пожалуй, одним из немногих кураторов, имевших личных телохранителей-аномалов. Такую роскошь могли позволить себе лишь главы региональных филиалов, да и то не все. Обычно даже главы обходились одним телохранителем, пара была уж вовсе расточительством и распылением средств. Пары, как правило, были в гомосексуальной связи, что исключало их последующие метания в поисках половины, а следовательно, – возможность предательства, какое совершил подопечный Ник-Никыча, Крысолов. Отклонения в сексуальной ориентации подростков вычислялись психологами Синдиката довольно рано, и такие мальчики воспитывались парами. Конечно, единственным их назначением была работа телохранителей, ибо в боевых операциях «близнецов» использовать было невозможно, в силу их привязанностей – сторожевой пес не сможет быть охотником.

Сегодня Николай Николаевич впервые за свою многолетнюю работу в Синдикате сунул за пояс брюк пистолет, девятимиллиметровый израильский «сиркис». С кобурами скрытого ношения Ник-Никыч дела никогда не имел, весь его опыт обращения с оружием – Рязанское училище ВДВ да четыре года службы в разведке Рязанской же десантной дивизии. Правда, в те времена командующим ВДВ был генерал Маргелов, и десантников гоняли всех, как Сидоровых коз, невзирая на должности и звания. Но с тех пор прошло много времени, и Ник-Никыч лишь изредка отстреливался в тире, пытался сохранить форму неплохого когда-то пистолетчика, выпуская пару раз в месяц по пять-семь магазинов из полюбившейся ему девятимиллиметровой «Ламы-Омни».

Странное недоверие и подозрительность словно пропитали воздух вокруг куратора, и ему подчас казалось, что просто нечем дышать. И эти «близнецы», и оружие в кармане, и конспиративные приемы – все это было опасной, но, в сущности, не слишком нужной игрой. По крайней мере, как вдруг показалось Николаю Николаевичу, – для него лично. Но Синдикат, дававший практически безграничную власть, отбирал у своих членов самое главное – свободу. Свободу волеизъявления, свободу чувств, ибо любые сильные привязанности карались немедленно и жестоко. За исключением, пожалуй, извращенной привязанности друг к другу «близнецов» да еще их собачьей привязанности к хозяину.

Николай Николаевич осторожно поддернул штаны, поправил рукоятку пистолета, давившую на располневший живот. «Скорее даже брюшко», – грустно подумал куратор, вспомнив бравую десантную молодость. Если бы не влетевший на учениях в купол его парашюта салага-первогодок, следствием чего были многочисленные переломы и разрыв селезенки, повлекшие за собой списание из войск по инвалидности, может быть, и не знал бы Николай Николаевич ни о каком Синдикате, был бы сейчас в больших чинах.