Чисто британское убийство. Удивительная история национальной одержимости

Хичкок любил читать уголовную хронику в газетах и, перебравшись в 1939 году в Голливуд, держал в гостиной своего дома в Бель-Эйр переплетенные тома серии «Знаменитые судебные процессы в Британии». Дело Томпсон – Байуотерса особенно нравилось Хичкоку, потому что в детстве ему довелось видеть Эдит Томпсон. Эта молодая женщина работала закупщицей в оптовой шляпной фирме и жила с мужем в Илфорде. Успешная карьера и приличный доход сделали ее достаточно независимой, и она рискнула завести любовника. В двадцать шесть лет Эдит вступила в любовную связь с восемнадцатилетним Фредди Байуотерсом, служившим в торговом флоте. В октябре 1922 года, когда они с мужем возвращались домой из театра, на них напал злоумышленник. Муж Эдит погиб, и растерянная Эдит обвинила в убийстве Байуотерса. Но когда стало известно об их романе, ей также было предъявлено обвинение. Следствие посчитало, что она находилась в сговоре с любовником и вместе с ним готовила убийство мужа.

Процесс оказался в центре внимания прессы, и показания Эдит, противоречивые и неубедительные, никак ей не помогли. Но после суда в стране развернулась широкая кампания по спасению Эдит Томпсон от петли. Доказательств того, что она действительно планировала убийство, не существовало, к тому же нашлись свидетели, слышавшие в момент убийства ее крик: «Не надо, не надо!» В довершение всего Эдит в суде именовали не иначе как прелюбодейкой и судили в совместном процессе с Байуотерсом, не выделив ее дело в отдельное производство.

Общественное мнение склонялось к тому, что на исход процесса повлияли косные викторианские представления о морали. Но если прелюбодеяние Эдит или ее безнравственность еще не делали ее убийцей, то как в отсутствие доказательств, что она заранее знала о нападении, она могла оказаться на скамье подсудимых вместе с Байуотерсом? Тем не менее ее признали виновной и в январе 1923 года повесили в тюрьме Хэллоуэй.

Нравственная неоднозначность Эдит Томпсон, ее хладнокровие и тайна ее внутренней жизни увлекали воображение Хичкока. Когда он стал режиссером, его особенно привлекало поведение хладнокровных женщин в условиях стресса. Впрочем, как и убийство. Но только один его фильм «Убийство!» (1930) можно причислить к классике жанра «кто убийца?», столь популярного во времена золотого века. В этом фильме испачканную в крови, застывшую от потрясения актрису находят рядом с трупом жертвы, и лишь постепенно один из присяжных приходит к выводу о ее невиновности.

Но столь неспешная разгадка тайны навязывала формат, всю ограниченность которого Хичкок вскоре понял. Он бы предпочел, чтобы убийство выступало лишь тем, что на жаргоне кинематографистов называется макгаффином – отправной точкой для целой цепи событий, вынуждающих сторонних наблюдателей и свидетелей раскрывать правду о себе. Сам Хичкок называл макгаффин неким механическим элементом, появляющимся в каждой истории. В сюжетах о мошенничестве им зачастую оказывается ожерелье, в шпионских – документ. Что он такое на самом деле, значения не имеет. Именно об этом говорит Хичкок в одном из интервью.

Это вроде как шотландская фамилия из байки про двух людей в поезде. Один спрашивает: «Что там завернутое на верхней полке?» Второй отвечает: «А, это макгаффин». – «А что такое макгаффин?» – «Ну, такое приспособление для ловли львов в Северо-Шотландском нагорье». – «Но в Северо-Шотландском нагорье нет львов!»

Тем не менее история уже завязалась. «Как видите, – заключает Хичкок, – сам по себе макгаффин значения не имеет и может быть чем угодно. Точно так же убийство у Хичкока играет второстепенную и чисто служебную роль.

Как и Агата Кристи, собственно убийство и кровь Хичкок не изображал, да и не мог: Кодекс американской ассоциации кинокомпаний (или Кодекс Хейса), принятый в 1930 году, фактически не допускал в кино сцен насилия и секса. Но Хичкоку удавалось подстегнуть воображение зрителей, и они представляли себе то, что нельзя было показывать на экране.