Чисто научное убийство

Вынырнув, я обнаружил, что лежу под капельницей, а, скосив глаза, увидел полицейского, сидевшего на стуле у двери и следившего за мной настороженным взглядом. Уйти в третий раз они мне не дадут — это точно.

Судя по теням в палате, наступил вечер. Может, даже — следующего дня. Как и при прежнем пробуждении у меня ничего не болело, но, в отличие от прошлого раза, я не ощущал и слабости. Напротив, я чувствовал себя отдохнувшим, окрепшим и вполне способным провести с комиссаром Бутлером и инспектором Липкиным разговор, который поставит точку в этом расследовании.

Прыгать за окно у меня больше не было оснований, и я с ужасом подумал о том, что дважды мог это сделать.

Позвать Романа? Наверняка Рина тоже находится где-то поблизости — я мог себе представить, что она пережила за эти дни. Нет, пожалуй, лучше пока сделать вид, что я еще не вполне пришел в себя и продумать линию разговора. Нужно, чтобы не осталось неясностей.

Теперь-то я помнил все: что, где и когда происходило. Осталось единственное противоречие — две Айши Ступник, но и здесь решение должно было быть элементарно простым. И еще остались детали, о которых я не мог догадаться с помощью одних лишь умозаключений.

Вошла Лея-Сара и, улыбнувшись, сказала бодро:

— Как себя чувствуете, Песах?

— Замечательно, — ответил я, — и если вы уберете капельницу, буду чувствовать себя еще лучше.

— Сейчас вас осмотрит доктор Михельсон, он и решит.

Я надеялся, что задержка окажется недолгой, Роман нужен был мне немедленно, я хотел дать ему кое-какие инструкции, в конце концов, цель преступников так и не достигнута, и я просто обязан был обезопасить и себя, и свою работу. Михельсон, судя по его бегающим глазам, был скорее психиатром, чем терапевтом, что и доказал немедленно, начав не с выслушивания пульса и измерения давления, а с совершенно нелепых вопросов, из которых мне на всю жизнь запомнился один: «любите ли вы куриное мясо в чесночном соусе?» Это было то самое блюдо, от одного вида которого у меня начинались рези в желудке, наверняка этот вопрос появился у уважаемого профессора после консультации с Риной, о чем я немедленно и сообщил.

— Да, — согласился Михельсон. — Ваша жена, Песах, держится молодцом.

— Я тоже буду держаться молодцом, — сказал я, — если вы дадите указание вытащить иглу из моей вены и позовете комиссара Бутлера.

— Снимать капельницу пока рано, — покачал головой доктор. — Отрава из вашего организма выведена, вы сами это ощущаете, но лучше подождать еще часов десять-двенадцать. А комиссара я пришлю.

Что он и сделал минуту спустя.

Роман отпустил полицейского, и тот покинул палату с видимым облегчением.

— Никак нам не удается закончить разговор, — пожаловался я. — То одно, то другое… Что ты сделал с ордером на мой арест?

— Его никогда не было, — сказал Роман, — хотя одно время Липкин был уверен, что я неправ, и что убийцами могут быть и историки.

— О второй Айше Ступник, — сказал я. — На студии были неисправны часы?

— Примитивно мыслишь, Песах, — Роман с облегчением перешел на привычный для наших дискуссий тон. — При чем здесь часы, если программу видела половина Франции?

— Значит, она шла в записи, а прямой эфир — обман зрителя.

— Конечно.

— Что, к этому убийству оказалась причастна вся телевизионная группа? — удивился я, предвидя ответ.

— Нет, конечно, что ты себе вообразил? Они снимали программу заранее и предпочитали об этом помалкивать даже среди знакомых — ты же знаешь, как распространяются слухи и сплетни, а прямой эфир собирает гораздо большую аудиторию… Когда на студии появился инспектор Даскаль, продюсер программы и ему повесил на уши эту лапшу, он ведь не думал, что дело окажется серьезно. В тот же вечер противоречие было обнаружено, и мне о нем сообщили.

— А ты меня, конечно, проинформировать не мог, — сказал я с упреком, вспомнив, какую роль в моих рассуждениях сыграли две Айши Ступник.

— Во-первых, ты меня об этом больше не спрашивал, — рассудительно произнес Роман, — а во-вторых, какое это имело значение?

Он так и не понял! Интересно, как рассуждал он сам и как, в таком случае, пришел к правильному решению?

Видимо, я задал этот вопрос вслух, потому что Роман положил ногу на ногу, сложил на груди руки и приготовился к долгой, никем не прерываемой речи. Позу эту я хорошо знал, обычно я в таких случаях садился в угол дивана и брал в руки чашку с кофе. Здесь не было дивана, и я не думал, что Лея-Сара позволит мне сейчас пить кофе. Поэтому единственным знаком внимания, который мне удалось изобразить, стало сосредоточенное выражение лица. Должно быть, я перестарался, потому что Роман хмыкнул и заявил, что мне больше идет душевная расслабленность. Дожидаться моей реплики он не стал и приступил к рассказу.

* * *