Чисто Питерская Хтонь

Костя, едва продрав глаза, открывает ближайший новостной канал. Поначалу все идет стандартно: холод, снег, масленичные гуляния в каждом районе. Но уже в следующих сообщениях появляются весьма пространные заголовки. И видео, Костя сразу включает первый попавшийся ролик: вроде бы Московский район, да, памятник Ленину мелькает где-то на заднем плане, пока люди водят хоровод вокруг уже стандартного за последние годы чучела Масленицы. Эдакая бабка на чайник, только огромная, из деревянного каркаса, обмотанного бумагой – чтоб горело быстро и эффектно. И вот когда к этой монструозной, по факту бумажной, бабе специально обученный человек несет факел, гуляющий народ, приоткрыв рот, жаждет шоу (и чтоб оно побыстрее закончилось, а то холодновато). Только одно существо на площади не устраивает праздник – само чучело Масленицы. Она, будто проснувшись, потянувшись и оглянувшись, хватается за голову и кричит на всю площадь «Батюшки, люди добрые, что ж такое творится!» И как завизжит «Убива-а-ают!» и как побежит.

– Что бл… – Костя резко садится на кровать, случайно скинув с живота Кота, тот ворчливо усаживается рядом и смотрит на него, мол «ну что опять, болезный?».

Вопреки традиции, Костя его игнорирует и включает уже следующее видео, на котором похожее чучело стоит и дует на факел в попытке затушить огонь, но это не спасает, и все оставшиеся 10 секунд видеозаписи чучело истошно кричит… Как говорится, как угорелое. Следующий ролик: разбегающиеся зрители, а за ними во весь опор несется чучело и ржет громоподобно. За чучелом несутся работники, которые всеми правдами и неправдами пытаются поджечь. Огонь будто облизывает бумагу, но отказывается ее поглощать.

– Это… Я просто… Аарргх, – Костя подрывается с кровати, чуть не задавив Кота, хватает ближайшие джинсы, натягивает свитер на голое тело, когда раздается звонок. – Если это опять Хухулев… – Костя сам не знает, какой угрозой продолжил бы. На экране светится лаконичное «Лера».

***

– Вокруг люди бегают, орут, чучело как курица без головы, а менты меня арестовывают, за незарегистрированные артефакты. Это нормально вообще?

– А они у тебя с собой? – спрашивает Костя.

– Сам как думаешь?

– Ну понятно.

Костя стоит по ту сторону решетки и сосредоточенно смотрит на Леру.

– Так по всему городу. Ни одно чучело полностью и не сгорело. Что пошло не так?

Лера жмет плечами, но вопреки жесту отвечает:

– Да все, Костик. У нас районная администрация придумала сжечь «заморскую» игрушку. Ну как символ борьбы, – и да она делает пальцами кавычки в воздухе.

– С кем?

– С теми, кто ее придумал.

– Это что-то значит? Выбор, хм, материалов для чучела?

– Ты обдолбался?

– Лера, я спрашиваю.

– Раньше чучело люди делали самостоятельно, из своих вещей. Сжигая чучело, они избавлялись от недостатков и проблем, которые сами и сотворили своими руками. Потом чучело начали делать за людей. Вот такие администрации. И проблемы стали чем-то, что с людьми случается будто б само собой, будто бы люди в этом и не виноваты. Но это ладно, Костик. Все это было нацелено на пользу, даже в таком усеченном варианте… – Лера частит, не успевает схватить глоток воздуха, задыхается, садится на скамейку и только успокоившись продолжает:

– По факту, даже в таком виде сжигание чучела было психотерапией. Ну и раньше это было социальным конструктом. Мол я признаю в себе пороки. Я такой же, как и все. А вы что сделали, Костик?

– Да я-то тут причем. Я вообще в первый раз услышал обо всем этом сегодня утром! – Костя не выдерживает, повышает голос. А Лера так устала, что даже в лице не меняется, просто продолжает его отчитывать:

– А вы Масленичное чучело использовали для казни. Да, символической, но все же. Вот как ведьм на костре сжигали, так и вы это чучело решили сжечь. Из ненависти. И вся суть праздника как бы перевернулась на сто восемьдесят градусов. Сказали тем самым «Мы не такие как те, другие. А другие плохие, достойны того, чтобы их сожгли», это плохой посыл. Темный. И я… Я, если честно не представляю, куда это все может привести.

Костя задумчиво кивает и уходит. Лера своим глазам не верит. От такой наглости остается только смеяться, нервно, надрывно, до слез. Если ее не отпустят, надо что-то решить с бабушкой, она с кровати не встает. Наверное, егеря присмотрят парочку дней, но потом точно придется что-то решать.

Сколько там дают за незаконное хранение? Лет пять. А если докажут, что она эти дары еще и делает… На все десять могут запереть. Лера не может сидеть на месте. Она подскакивает со скамьи и шагает из стороны в сторону. Барабанит по решетке и думает-думает-думает. Даже почти придумывает что-то, но мысль так легко ускользает за очередным скрежетом засова.

– Ну что, давай на выход, – сдержанно кивает Костя и выходит из коридора.