Чисто русское убийство

Игорь ТУМАШ ЧИСТО РУССКОЕ УБИЙСТВО

концептуальный комик–детектив

Впервые за последние семь лет частный детектив Георгий Иванович Прищепкин разрешил себе взять отпуск, чтобы хоть на несколько недель отвлечься от бурной деятельности по разоблачению всякого рода преступников.

Надоели эти уроды! Морды уголовные, со всеми написанными на них пороками, видеть уж больше не мог. Георгий Иванович даже сомневаться начал, будто есть на свете какие–нибудь другие — одухотворенные, честные, открытые. И только на планерках сыскного агентства «Аз воздам», а также бреясь по утрам перед зеркалом, убеждался: не перевелись еще морды–то человечьи, есть!

Ведь если бы, например, убрать с Лехи Бисквита килограммов пятьдесят лишнего веса, то его круглая, лоснящаяся от излишних занятий гастрономическим спортом мордель вполне бы могла уподобиться лику Адама — до совершения греха прелюбодеяния с кокоткой Евой. А морда Сергуни Холодинца — чем не лик какого–нибудь апостола? Сводить Сергуню в баню, одеть прилично, отобрать гадкие дешевые сигареты, которыми тот явно злоупотреблял, и — апостол, вылитый апостол!

В общем, собрал Георгий Иванович вещички да и сел в Минске на «четверочку» до Москвы. Оказавшись поутру в российской столице, перебрался с Белорусского вокзала на Казанский и в 16.20 отбыл на «скором» в Киселевград, город своего сыскарского становления, в котором у него оставалось много друзей, где был похоронен погибший от бандитской пули из–за угла Мишка Високосный — друг самый близкий.

Трудно передать все то волнение, охватившее Георгия Ивановича, когда за окнами плацкартного вагона замелькали до боли знакомые поля и перелески. Ага, вот и станция Раззуваевка, где брали банду Минусина. Вот березовая роща, куда с бывшей женой Викой ездил за грибами. Интересно, не перевелись в роще боровики?

Георгий Иванович вздохнул: вытоптали небось, извели! Ведь нынешняя молодежь абсолютно понятия не имеет о культуре грибной охоты. В частности, что грибы следует аккуратно срезать ножичком, а не выдирать из земли вместе с грибницами; что в поисках «членов семейства» нельзя ворошить дерн вокруг палками, носками ботинок; что червивые части грибных ножек, тем более шляпок, необходимо удалять сразу, а не оставлять на потом; наконец, что грибы следует собирать в плетеные корзины, а не в полиэтиленовые пакеты и хозяйственные сумки.

Ах, как хорошо шли потом маринованные раззуваевские боровики после баньки под водочку! Вместе со снегиревскими, впрочем, жареными рыжиками. Как душевно просиживали они до утра всей опергруппой после каждого удачно проведенного расследования!

Группа работала настолько блестяще, что по настоянию жены Георгию Ивановичу пришлось даже от водки кодироваться. И не ему одному, между прочим. Многие ребята из его группы пошли тогда на поклон к «сыну» крымского врача Данченко.

Только не был тот козел с бородкой, лишивший его радости чисто русского вида коллективного отдыха, Данченке никаким сыном. Георгий Иванович как–то со злости справки навел. Оказалось, что у покойного Данченки вообще не было сыновей. Как и у лейтенанта Шмидта, героя восстания на броненосце «Потемкин», вынужденного покинуть этот мир холостым. Между тем по «сыну» Данченки сидело в каждом более или менее большом городе Содружества. Попадались, впрочем, и «дочери», имелось несколько «племянниц» и «племянников»… Что интересно, у украинца Данченко «детишки» рождались самых разных национальностей: русские, молдаване, кавказцы… Даже одного негра, успешно практиковавшего в Саранске, умудрился родить этот Данченка.

По идее всех самозванцев следовало пересажать. Но код–то работал! К водке Георгий Иванович совершенно охладел. Следовательно, состав преступления был совсем жидким. Дело против самозваных родственников могли возбудить только настоящие родственники. Те, однако, Георгию Ивановичу даже не ответили. Ладно, должен был проявить бдительность и проявил. Теперь закодированным бывшим алкоголикам Прищепкин мог смотреть в глаза с чистой совестью.

За окнами замелькала Воробьевка — дальний пригород Киселевграда. Поезд замедлял ход, лязгал всем своим железьем и скрежетал тормозными — что там у них? — колодками. Город сыскарского становления Георгия Ивановича из грез и воспоминаний постепенно обретал материальные черты.

Промзона… парк имени Юрия Гагарина… гаражный кооператив завода «Вымпел»… привокзальный сквер. Наконец, вокзал. Треснув на посошок буферами и дернувшись так, что приникшие к окнам пассажиры едва удержались на ногах, поезд остановился. И сразу в вагонах воцарилась расслабляющая тишина.

— Поезд на Воркутя отходит со второго путя, — отчетливо, жестяным голосом сообщил вокзальный репродуктор.

Прищепкин чуть не прослезился: «Это же Галка Семенова! Выходит, по–прежнему работает здесь дежурной! Уж сколько начальник станции Анатолий Евграфович Поздняков пенял ей за эти «Воркутя» и «путя» — как об стенку горохом! Ведь даже в анекдот союзного масштаба Галка вписалась!»