Чисто русское убийство

— Скорее всего — все, — продолжал ухмыляться Сурков. — А ты хотел, чтобы я фамилию убийцы назвал, да?.. Картотек, в которых бы хранились индивидуальные людские запахи, еще не завели. Даже в проектах таких не существует. У нас вообще нет пока никаких банков данных. Одорология в криминалистике — на фазе становления… Однако кое–какие наводки, может, и дам. В случае если биологический запах преступника содержит какие–либо технические примеси. А вдруг тот работает на каком–нибудь специфическом, с нашей точки зрения, производстве. Скажем, на кожевенном заводе, газонасосной станции… Или незадолго до убийства соприкасался с лаками, растворителями, красками…

Сурков собрал свои банки и был таков. Лето, воскресенье, кому охота? И генерал, кстати, укатил. Сказал, будто к вдове, выразить соболезнования. Но долго ведь не задержится, вернется на дачу — огурцы поливать. Фанат дачный потому что. А вот криминалисты и опера проработали в тереме до вечера. Все облазили, зафиксировали, дождались возврата кинологов.

Со следа предполагаемого преступника собаки сбились за первым поворотом дороги, где тот пересел в машину. Следов же охранника кругом было столько, что и собаки, и кинологи попросту запутались: какие куда ведут, где самые свежие. Ходил, бродил охранник целыми днями по терему, ошивался вокруг да около. Парился в хозяйской бане, купался в речке, читал книжки в дешевых переплетах, занимался в тренажерном зале. Единственным результатом работы кинологов стал вывод, что ни в тереме, ни в радиусе трех километров вокруг охранника нет. Ни живого, ни мертвого.

Остаток вечера Фоминцев, Тарасюк и Капинос провели в номере у Прищепкина. По инициативе Гунара Петровича поминали Миронова. План же на завтрашний день составили с ходу, еще в машине. Фоминцев предварительно взял на себя расследование «производственной» версии, то есть что убийство Миронова было связано с его деловой деятельностью, Прищепкин — бытовую и личную, Тарасюк и Капинос должны были разбираться с мироновской охраной комплексно и с исчезнувшим охранником в частности: кто таков, чем жил, дышал, на что способен?

* * *

— Знаю я, ребята, какое вы клеймо сейчас Миронову покойному поставили. Пусть даже Петр Олегович и извращенец, но мое личное к нему отношение все равно остается неизменным. Чтобы и вы смогли оценить Миронова по достоинству, расскажу–ка я вам один случай из его жизни, — заговорил Фоминцев. — Вспомнить этот случай и за поминальной стопкой сейчас уместно, и для вас полезным окажется: лучше представлять покойного живым будете, душу мироновскую почувствуете.

Давно это было, я еще в школе милиции учился, а Миронов детскую секцию по самбо вел. Окажись он, кстати, с вооруженным мечом преступником лицом к лицу, мы бы сейчас, наверно, уху за этим столом хлебали. Любил Миронов с пацанвой возиться, на спорт переключать. Тем самым он путевку в нормальную, человеческую жизнь многим из своих воспитанников обеспечил. Вы же помните атмосферу подворотен российских городов конца семидесятых? Это были инкубаторы преступности и парнасы блатной романтики. Если в других странах на путь преступлений становились, мечтая о красивой жизни, то у нас, в советские времена, исключительно по дури, подчиняясь законам мира «настоящих мужчин», — в тогдашнем толковании. В том мире правили грубая сила, гордыня закомплексованного в самой крайней степени эго, тяга к насилию и подспудному самоуничтожению, ложные авторитеты и неандертальский идиотизм. Дворовые песенки тех времен еще не забыли: «сижу на нарах как король на именинах». Или, надрывную: «а там над сырою могилою рыдает отец прокурор». Винцо, гитары, клеши под синие «мастерки», финки в карманах… В общем, атмосферка еще та, миазмы блатного мира. Наши курсанты даже форму–то вне школы надевать побаивались: запросто по темнухе перо в бок можно было получить… Помнится, милиционер один на мотоцикле разбился. То–то радости у «правильных пацанов» по всему городу было, со стороны можно было подумать, будто у Советов Белка и Стрелка на Луну высадились. Короче, насасывалась киселевградская пацанва из этой атмосферы дури, а как реализовывала? Одним из способов была война: улица на улицу, район на район. Воробьевские, помнится, вечно воевали с карпинскими, ребята с заводского района с центровыми. Сшибаясь на парковой танцплощадке, забивали стрелки и устраивали за городом такие побоища, что дело порой не ограничивалось сломанными носами да ребрами. До трупов доходило. А каждый труп тянул за собой шлейф из нескольких сломанных жизней пацанов, отправленных «на малолетку». Ведь зоны для несовершеннолетних никого не исправляют, зато там мальчишки превращаются в зомбированных преступников. Общеизвестная истина. На этом прелюдию заканчиваю, перехожу к конкретике.