Чисто женская логика

Но не аппараты изумили Касатонову — пепельница.

Она была полна окурков.

Но опять же, не эта подробность ее поразила — окурки оказались коричневыми. И выкурены до конца, до самого фильтра.

И тогда Касатонова, на секунду прислушавшись и убедившись, что дверь из кабинета Цокоцкого еще не открывается, бестрепетной рукой взяла из металлической пепельницы несколько окурков и, распахнув сумочку, положила их в маленькое отделение, предназначенное для зажигалок, ключей и прочей мелочи.

Сердце ее колотилось, пальцы вздрагивали, будто она совершила невесть какую кражу. Откинувшись на спинку стула, она даже глаза закрыла, пытаясь унять сердцебиение. И помнила, видела, сознавала — на окурках выделялись чуть заметные следы темной помады.

Услышав шорох, Касатонова открыла глаза и увидела, что секретарша уже выходит из кабинета.

— Леонид Валентинович ждет вас, — сказала она каким-то мертвым голосом и, не глядя на гостью, села на свое место.

— Ваша работа? — поинтересовалась Касатонова, указав на листок, заполненный геометрическим месивом.

— Моя, — секретарша скомкала лист и раздраженно бросила его в корзину. — Леонид Валентинович скоро уезжает. Советую поторопиться.

— Простите, как вас зовут? — спросила Касатонова.

— А вам-то зачем?

— Вдруг придется позвонить Цокоцкому... Как-то я должна к вам обратиться... — Елена Ивановна. Юшкова, если вам так уж хочется это знать.

— А меня — Екатерина Сергеевна. Очень приятно.

— Взаимно, — холодность секретарши была непробиваемой.

Касатонова подошла к двери, широко, даже шире, чем нужно, распахнула ее, сознательно выронила ручку, отчего дверь ударилась о стул секретарши, оттолкнулась от него и только тогда Касатонова смогла войти в кабинет и закрыть за собой дверь.

— Здравствуйте, Леонид Валентинович! — сказала она громко, раздельно, с непонятной радостью.

— А, это вы, — Цокоцкий был явно разочарован. В своем кабинете, вернее, в балмасовском кабинете, он выглядел несколько иначе, нежели на лестничной площадке, когда слесарь Пыжов высаживал дверь в квартиру генерального директора. Вместо потного, красного мужика с трясущимися руками и дурацким чемоданом Касатонова увидела перед собой совершенно другого Цокоцкого. В кресле сидел спокойный, бледноватый господин с движениями плавными, неторопливыми, во взгляде его просматривалась даже величавость.

— Да-да-да! — зачастила Касатонова. — Ваша любимая понятая.

— Помню, — кивнул Цокоцкий, и та же холодность, что и у секретарши, дохнула на Касатонову.

— Собственно, я могла к вам и не заходить, но секретарша так быстро вышла из приемной, что я не успела ее остановить.

— Вы что же, и здесь намерены быть понятой? — улыбка Цокоцкого была тонкой, ироничной и бесконечно снисходительной. А вот этого Касатонова терпеть не могла и тут же впадала в легкое, почти незаметное, но совершенно неуправляемое бешенство.

— Нет, Леонид Валентинович, вовсе нет. Вы, я смотрю, пришли в себя, костюмчик почистили, умылись, причесались... И я сменила профессию... Я к вам в качестве курьера. Наш участковый очень хорошо ко мне относится... — Я это заметил.

— Я тоже кое-что заметила, но вряд ли это будет вам интересно, хотя следователь был просто потрясен моей наблюдательностью. Так вот, участковый попросил, а я согласилась... Отнеси, говорит, повестки господам... Приглашение на допрос. Следователь Убахтин приглашает вас к себе в кабинет.

— Не знаю, смогу ли, — Цокоцкий взял повестку двумя пальцами, указательным и средним, видимо, была у него такая манера брать из рук подчиненных документы. Но Касатоновой этот жест тоже не понравился, в нем она опять увидела пренебрежение.

— Участковый Гордюхин, Николай Степанович, просил меня предупредить, что в случае отказа прийти на допрос он вынужден будет доставить вызванных принудительно. В наручниках.

— Да? — весело удивился Цокоцкий. — Скажите, какие строгости.

— Речь идет об убийстве, — Касатонова все это время стояла, поскольку приглашения сесть не получила. — Я сяду, с вашего позволения?

— Конечно, конечно, — смутился Цокоцкий. — Простите, что не предложил... Мы тут все так потрясены, что право же, не совсем соображаем, что делаем, что говорим... Простите. — Цокоцкий вчитался в текст повестки, спокойно расписался на отрывном талоне, вернул его Касатоновой, а повестку положил на стол прямо перед собой. — Конечно же, приду, как не прийти. Вы, Екатерина Сергеевна, ближе к этим событиям, живете в одном подъезде... Есть какие-нибудь новости?

— Тайна следствия! — она рассмеялась. — Может быть, что-то нашли, но ведь понятым об этом не докладывают.

— Скажите, а почему именно мне повестка? Только потому, что я первым позвонил в милицию?

— Ничуть! — Касатонова вынула из сумки десяток повесток. — Смотрите, не только вам. Тут ваш бухгалтер, кассир, снабженец... Весь цвет фабрики... Ведь Убахтин был уже здесь и составил список тех, с кем считает нужным поговорить более подробно... Просто я к вам первому попала, а секретарша, не поняв, в чем дело... Ну, и так далее. Теперь мне надо всех обойти, взять расписки.