Чисто женская логика

— Зачем же всех обходить? — Цокоцкий нажал невидимую кнопку, в приемной раздался чуть слышный звонок и вошла секретарша. — Леночка, вот повестки, здесь указаны фамилии наших сотрудников... Обойди, пожалуйста, всех, пусть распишутся на отрывных талончиках, а ты эти талончики собери и мне принеси. Добро? А то пока Екатерина Сергеевна всех найдет... Рабочий день закончится. Только предупреди, это уже мое пожелание, пусть все распишутся в получении.

— Я все сделаю, Леонид Валентинович, — сказала секретарша и вышла, опять протиснувшись в чуть приоткрытую дверь.

— Какая-то она у вас заторможенная, — сказала Касатонова.

— Наклонитесь ко мне, — Цокоцкий подался вперед и поманил пальцем Касатонову. — Юшкова — любовница Балмасова, — сказал он вполголоса. — Давняя трепетная связь. Вы уж ее поймите.

— Даже так!? — ужаснулась Касатонова.

— Они вместе лет семь, не меньше... Еще до того как появилась эта фабрика.

Поэтому она сама не своя. Я уж и не загружаю ее, пусть дух переведет... Выпить хотите?

Изумлению Касатоновой не было предела.

— Вы хотите сказать... — она не решилась даже закончить вопрос, устремив на Цокоцкого взгляд, полный неподдельного изумления.

— Чай? Кофе? Виски? Коньяк? — Цокоцкий был невозмутим. — Дело в том, что я хочу поделиться с вами еще одним секретом, но он столь деликатного свойства, что без глотка чего-нибудь... Не решусь. Так что?

— Конечно, коньяк.

— Прекрасно. Сколько вам лет, Екатерина Сергеевна? — спросил Цокоцкий, разливая коньяк в тонкие стаканы. — Простите, конечно, за хамский вопрос.

— Сорок, — не моргнув глазом, ответила Касатонова.

— Я так и думал, прекрасный возраст. Мне тоже когда-то было сорок.

— Года два назад?

— Пять! — рассмеялся Цокоцкий и, легонько чокнувшись своим стаканом, одним глотком выпил. — О, опять простите, — он вынул из стола горсть конфет в ярких фантиках и рассыпал по столу. — Чем вы занимаетесь, Екатерина Сергеевна, когда не исполняете обязанности понятой или курьера?

— Ничем. Я пенсионерка.

— В сорок лет?

— Я танцевала... А балерины выходят на пенсию чуть раньше простых смертных.

— О! — восхитился Цокоцкий. — Как я завидую вашему участковому!

— Ему многие завидуют, — выпив свой коньяк, неплохую, между прочим, дозу, Касатонова с удовольствием закусила конфетой. Конфета ей понравилась настолько, что она развернула еще одну.

— Простите... Вы живете одна?

— Есть сын, Алексей... Тоже, кстати, Касатонов. Книготорговлей занимается.

Достаточно известный в своих кругах оптовик. Вы что-то хотели сказать, Леонид Валентинович?

— Да, — горестно кивнул Цокоцкий. — Хотел... Еще по глоточку?

— Если откажусь, то не прощу себе этого никогда! — отчаянно согласилась Касатонова, прекрасно понимая, что разговор даже за такой вот случайной выпивкой пойдет совсем другим — чуть откровеннее, чуть рисковее.

Цокоцкий опять плеснул примерно на палец коньяка, что в тонком стакане было не так уж мало, не так уж.

— Даже не ожидал, что конец рабочего дня окажется у меня столь, столь... — он никак не мог подобрать слова и в меру восторженного, и в меру осторожного.

— Столь прекрасный! — подсказала Касатонова.

— Принимается! — и Цокоцкий одним глотком выпил свой коньяк. — Так вот... Мы все на фабрике не просто в печали, мы в ужасе и неопределенности... Не знаем, что думать и как понимать... — Что же вас ужасает?

— Все дело в том, что Елена Ивановна, наша Леночка, которая только что заходила сюда... Как бы это вам сказать, чтобы и не навредить, и не впасть в сплетню... Она бывшая любовница... Не люблю слово «любовница»! Она бывшая возлюбленная Балмасова. Проходят годы, мы меняемся... Устаем, ищем чего-то нового... — Он полюбил другую, — догадалась Касатонова.

— Да.

— Молодую, красивую, дерзкую... — Да, — безутешно кивнул Цокоцкий.

— И кто же эта юная особа?

Цокоцкий долго молчал, потом поднял свой стакан и, убедившись, что он пуст, снова поставил его на стол, развернул конфету и будто не заметив этого, медленно разжевал, чуть заметно вздрогнул, увидев перед собой Касатонову, и снова наклонился к ней, поманил пальцем, прося приблизиться.

— Дочь Елены Ивановны, — сказал он неживим голосом.

— Сколько же ей!?

— Семнадцать.

— Какой ужас! — шепотом воскликнула Касатонова. Ей показалось, что эти слова будут наиболее уместными. — Какой кошмар! — проговорила она потрясенно.

— Елена Ивановна не знала.

— Мать ничего не знала?!

— Да... И вдруг все вскрылось. Оказывается, наш Балмасов втрескался по уши!

Седина в бороду, бес в ребро! Вот как бывает, Екатерина Сергеевна.

— А он женат?

— Конечно! Трое детей! Правда, живут они отдельно. В хорошей квартире, но отдельно.

— Но семью он не намерен был бросать?

— Ни в коем случае! И это еще не все... Девочка-то начала отдаляться от матери... Отчужденность. Не всегда дома ночует, запах спиртного... Оказывается, они с Балмасовым и в Греции побывали, и еще где-то... Не могу утверждать, но наш жизнелюб... — Балмасов? — уточнила Касатонова.

— Да, он... В общем, в Турции... Попробовали какой-то наркотик. И Леночка нашла у дочери этот наркотик. Представляете, что было дома?

— Какой ужас! Какой кошмар!