«Чистое поле». Миссия невыполнима

Грузинскому народу навязывались новые символы и идолы. Музей советской оккупации должен был напоминать ему, как изнывала советская Грузия под игом грузина Сталина, а обновленный проспект имени Д. Буша не оставлять сомнений: все дороги ведут в Вашингтон.

Та же судьба постигла гостиницу «Советская». Мраморную символику социалистического прошлого варварски сбили долотом. Знаменитую кровать, на которой спал поэт Маяковский, безжалостно выбросили на свалку. Кресло «всесоюзного палача» Берии, как эстафету, передававшуюся от директора к директору, растащили на сувениры. После переделки гостиница превратилась в нечто напоминающее буддийский храм и одновременно казино Лас-Вегаса.

— Приехали! — объявил Гиви и, не обращая внимания на знаки, заехал на служебную стоянку.

Оставив на ней машину, он, Калашвили и Имерлидзе направились к входу в ресторан. Импозантный метрдотель, ряженный под раджу, склонившийся перед ними в заискивающем поклоне, официант, рассыпающийся мелким бесом, чарующая грузинская мелодия и сладкий елей, лившийся из медовых уст Гиви в захмелевшую душу земляка, «мыкающегося на чужбине за грошовую зарплату», а также намеки на то, что они смогут замутить серьезный бизнес, вскружили голову Калашвили. В его воображении вместо прокуренного армейского кабинета уже вырисовывался респектабельный офис и длинноногая секретарша в приемной. Окончательно он поверил в неограниченные возможности Гиви, когда в его руках появилась заветная справка. В ней черным по белому было написано: Гобелидзе являются законными собственниками трехкомнатной квартиры в Тбилиси. В порыве благодарности Калашвили предложил Коладзе и Имерлидзе тут же отправиться к ним и отметить столь счастливое событие. Они вежливо отказались, и Гиви объявил новый тост:

— За будущие наши общие успехи!

Имерлидзе присоединился к нему и со смешком добавил:

— А у нас в тылах еще говорят: чтобы у нас все было, а за это ничего не было.

— Идет! — согласился Калашвили.

Не успели они закусить, как у Имерлидзе зазвонил сотовый телефон.

— А-а, это ты, — недовольно произнес он и осекся: — Ког… В сознании?! Что? Бабки? Я решу. Жди, выезжаю! — потухшим голосом закончил разговор Имерлидзе.

— Хвича, опять что-то с матерью? — догадался Гиви.

— Инсульт, — потерянно произнес он и, собравшись с духом, поднялся из кресла.

— Едем вместе! — вызвался помочь Коладзе.

— Не надо, Гиви, я пока сам.

— Тогда бери мою машину!

— Спасибо, Гиви, — поблагодарил Имерлидзе и, взяв ключи от нее, скрылся за дверью кабинки.

Калашвили с Коладзе остались одни. За столом возникла тягостная пауза. Первым ее нарушил Коладзе.

— Бедняга Хвича, только мать на ноги поднял — и тут такое, — посетовал он.

— Да, не повезло, — посочувствовал Калашвили и, помявшись, сказал: — Гиви, я тоже, наверно, пойду. Спасибо тебе за все. Что с меня?

— О чем ты, Марлен?!

— И все-таки не хочу быть неблагодарным.

— Если только так, — не стал настаивать Коладзе, взял бутылку коньяка, разлил по рюмкам и произнес:

— За знакомство мы уже выпили, за дружбу тоже, я пью за твое блестящее будущее, Марлен!

Кислая улыбка появилась на лице Калашвили, и он уныло произнес:

— Да уж блестящее, дальше некуда. До дембеля умирать на подполковничьей должности.

— Ну, зачем так мрачно, Марлен. Завтра перед тобой могут открыться совершенно другие перспективы, — обнадежил его Коладзе.

— Какие к черту перспективы, когда тебе перевалило за сорок, да еще с моей национальностью!

— Плюнь ты на козлов, что зарубили академию! На ней свет клином не сошелся. У тебя, Марлен, могут открыться совершенно другие перспективы. Но сначала за них выпьем, — продолжал говорить загадками Коладзе.

Они выпили и снова навалились на закуску. Коладзе с явным удовольствием ел сочный шашлык и постреливал глазами в Калашвили. Тот вяло жевал. Загадочные намеки Коладзе заинтриговали его, и, не выдержав, он спросил:

— Гиви, так о каких моих перспективах идет речь?

Коладзе не торопился с ответом; аккуратно промокнув губы салфеткой, выпил минеральной воды и, пристально посмотрев на Калашвили, многозначительно произнес:

— Есть очень прибыльный, но рискованный бизнес.

— Наркота? Это без меня! — сразу отказался Калашвили.

На физиономии Коладзе появилась брезгливая гримаса, и после долгой паузы он не без пафоса объявил:

— Помочь нашей родине — Грузии!

— Грузии? Так ты… — Калашвили осекся.

Профессиональный разведчик — он все понял. За высокими словами Коладзе о родине крылось банальное вербовочное предложение. У Калашвили хмель сняло как рукой. Он нервно сглотнул и внезапно осипшим голосом спросил:

— Ты кто, разведка или контрразведка?

— Молодец, быстро соображаешь, — с ухмылкой ответил Коладзе и продолжил игру: — А как думаешь?

— Перец аджики не слаще.

— Значит, не хочешь помочь родине?

— Меня на такое не купить! На вербовку не пойду! — отрезал Калашвили и, швырнув на стол справку на квартиру Гобелидзе, подхватился с места.

— Сядь! Я не все сказал! — рыкнул Коладзе и окатил его леденящим взглядом.

Калашвили поежился. От вальяжной позы и мажора в голосе Коладзе не осталось и следа.