Чистое золото

— Знаю, знаю, что вы меня любите, — повторяла Сабурова. — Идите, друзья, танцуйте, веселитесь.

Когда наконец она осталась одна, к ней подошел секретарь обкома:

— К вам не пробьешься — вы так окружены… Ну, довольны? — Он пристально посмотрел на нее и засмеялся: — Не совсем, правда? Вижу, что не совсем. Угадал? Ах вы, неугомонная душа!

— А ведь вы правы, — медленно заговорила Сабурова. — Как будто все хорошо… Молодежь чудесная, можно быть довольной, а какой-то червячок меня сосет. Кажется, будто отдала им не все, что могла, подчас дела хозяйственные, административные меня чересчур отвлекали… Словом, в чем-то я собою недовольна… Собою, не ими… Понимаете?

— Это хорошее недовольство, — ответил Круглов живо, — оно каждому настоящему работнику присуще. Может быть, в нем залог дальнейших успехов. Меня это ваше настроение радует, как все, что я вижу в школе. — Он поймал внимательный взгляд подошедшей Новиковой и обратился к ней: — Верно, товарищ Новикова? Хорошая школа! Полюбили вы ее?

— Так сильно полюбила, что сама себе удивляюсь, — просто и доверчиво отвечала Татьяна Борисовна.

— Чему же тут удивляться? Разве не естественно свою работу любить?

— Татьяна Борисовна ведь скоро покидает нас… — как бы вскользь заметила Сабурова. — Переводится в Москву.

— Вот как? — поднял брови секретарь. — А как же привязанность к школе?

— Куда я перевожусь? — звонко и совсем невежливо перебила его Новикова. — Как вам не стыдно, Надежда Георгиевна! После того, что я слышала сегодня от учеников? Даже не подумаю!

Глаза ее округлились от возмущения. Секретарь с улыбкой смотрел на нее:

— Но ведь хотели уезжать? Признайтесь.

— Думала иногда, что придется… Мне казалось — я провалилась, не умею преподавать…

— Это только казалось или было на самом деле?

— Казалось, казалось… — ответила Сабурова. — Будет преподавать хорошо.

Александр Матвеевич пригласил Новикову танцевать, и она ушла.

— Хорошая девушка, — сказал Сабуровой секретарь. — Самолюбива только очень и мнительна… Ничего, это все обомнется. Но вы-то знали, что она не уедет?

Глаза Сабуровой смеялись.

— А вы хитрая… — сказал секретарь. — У-у, политик! Ну, ведите свою линию. Вы молодежь понимаете. И позвольте вас поблагодарить, — продолжал он серьезно, — за прекрасный вечер, за хороших ребят. Мне нужно уезжать, к сожалению. Будьте здоровы, Надежда Георгиевна!

Выпускники не заметили, как уехали их гости.

Часа в три ночи преподаватели и родители разошлись. Уходя, Надежда Георгиевна сказала, что школа в полном распоряжении ребят и они могут веселиться сколько им угодно.

Тоня тихо беседовала с подругами, когда к ней подошел Соколов:

— Будешь танцевать со мной?

— Буду. А ты что так запыхался?

— Маму провожал… Спешил обратно. Боялся, что вы уйдете.

«Что ты уйдешь…» — поняла Тоня и положила руку на его плечо.

Они были под рост друг другу и долго плавно кружились по залу. Глядя на серьезное, даже торжественное, как ей показалось, лицо Анатолия, Тоня тоже примолкла.

Когда она устала, Толя подвел ее к окну. Они стояли, глядя на тающие звезды, пока Тоня не подумала, что молчание длится уж очень долго.

— Ты что-то хочешь сказать? — спросила она.

— Знаешь, — ответил Анатолий, все так же строго глядя на нее, — сейчас, пока мы танцевали, я все тебе сказал… Все, о чем ты не хотела слышать… Ты поняла, да?

— Солнце всходит, ребята! Идемте встречать! — крикнула Лиза.

И Тоня, мигом стряхнув с себя овладевшее было ею мечтательное настроение, быстро подала руку Соколову и подбежала с ним к Жене:

— Идем, Женечка, встречать утро!

Все высыпали на крыльцо. Над тусклой землей теплилось и дышало еще сонное розоватое небо. Во всем была просветленная сосредоточенность утра, когда горы, деревья и вода ждут солнца.

Первый чистый луч пробился из-за гор, упал на поселок, заиграл в траве, покрытой матовым холодком росы, на крышах домов и стволах деревьев.

Он осветил побледневшие лица юношей и девушек, заглянул в их немного запавшие от бессонной ночи глаза.

— Ребята, милые, хорошие… — в волнении говорила Тоня, умоляюще глядя на друзей, — я вижу, вы все устали. Только погодите еще, успеете отдохнуть. Ведь больше у нас никогда в жизни не будет такого утра! Может быть, никогда я не скажу вам того, что хочу сказать…

— А что ты хочешь сказать, Тосенька? — Глаза Жени обратились к Тоне.

— Говори, Кулагина! — закричали мальчики.

— Вот что. Я хочу спросить: вы чувствуете, какие мы счастливые? Очень счастливые, по-настоящему… Я это всегда, всегда знаю. Помнишь, Анатолий, я тебе еще зимой говорила?

— Помню, Тоня.

Не потому, что у нас чудесные преподаватели, школа, что мы ее кончили… То-есть не только потому… И не только потому, что все мы здоровы, молоды, дружны. Это нам дано в придачу. А вот просто знать, что мы — молодые люди нашей страны, нашего времени… Ведь это большая честь… Знать, что нас ждет работа, не тупая, бессмысленная, как у молодежи в буржуазных странах, а…

— …живая, творческая работа, — подсказал очень серьезно Илларион.