Чистосердечное признание или Похождения борзописца, которому не сиделось на месте

В «Комсомольце» мне, скорее всего, подсказали бы – ведь энциклопедия хранилась на другом этаже, в библиотеке. Здесь она стояла рядом, на книжных полках. Увидев, что сотрудник стал активно ею пользоваться, зав привёз из дома и поставил рядом еще одну многотомную дореволюционную энциклопедию «Гранат». Я быстро научился искать ответы в справочниках и иной вспомогательной литературе. Шеф проявлял в погоне за знаниями завидную настойчивость. Он, например, сам, по книжкам, выучил английский и немецкий языки.

Муслин подчеркивал, что инженеры – прежде всего специалисты с высшим образованием, и нужно научиться задавать им правильные вопросы и получать правильные, доступные ответы. Он, как и отец, оказался инженером до мозга костей, что сближало нас ещё больше.

Инженерное мышление шефа порой приводило его к неожиданным наблюдениям, а то и веселило. Вернувшись из турпоездки в ГДР, он подробно доложил о быте восточных немцев.

– А что же тебя больше всего поразило?

Шеф, не задумываясь, ответил:

– Идеально прямые углы между стенами во всех без исключения квартирах… И – пробки, которыми немцы затыкают слив воды в раковинах во время умывания.

Любопытный Муслин тщательно осмотрел такую пробку. Для сотворения этой, казалось бы, простейшей конструкции потребовалось несколько токарных операций.

– Мудрецы, – смеялся шеф, – рационализаторы!

Зав научил меня точности, лаконичности, и – не бояться браться за решение сложных задач, чем всегда славились отечественные специалисты. Муслин дружил с Зубковым, и они вместе писали быстро завоевавшие популярность научно-фантастических произведения. Впоследствии я тоже стал сочинять фантастические рассказы.

Мои отец и мать были, как бы теперь сказали, толерантны в национальном вопросе. Таким же оказался и Муслин. Он не делал предпочтения представителям своего рассеянного по миру народа. Из разговора:

– Миша, еврей-пьяница – уже не еврей…

– Мне неловко тебе говорить, но если еврей дурак, то это самый большой дурак на свете.

Передо мной был наставник, с которого хотелось брать пример. И вдруг он решил покинуть страну. Историческая родина его не привлекала. Своё будущее он увидел за океаном. Умом я всё понимал, а вот сердцем…

Несмотря ни на что, Муслин остался дорогим мне человеком. И о дальнейшей его судьбе расскажу, что знаю, в главке «Чекисты и их соратники». А пока ограничусь лишь одной, связанной с его именем постперестроечной историей.

Ко мне обратился незнакомый прежде журналист, похвастался, как ему хорошо работалось в газете «Сельская жизнь», где он каждый день после обеда запирался в кабинете, чтобы поспать – «тихий час». Сказал, что уезжает в Америку открывать нотариальную контору, а сейчас отправляется туда в ознакомительную поездку.

– Я потом и тебя туда работать возьму, с Муслиным снова увидишься. Ты ведь, кажется, с ним знаком? Что он за человек?

Я расхвалил своего бывшего начальника и среди особых достоинств отметил равнодушие к политике.

Вернувшись из-за океана, будущий нотариус рассказал о встрече с Евгением.

– Но ты оказался прав, – политику он не любит, не наш человек. Ничего, и без него справимся. Кстати, твои предки до революции кем были?

Стало ясно – нотариус считает меня евреем. Ответил заученной с детства фразой: «Один мой дед ямщик, другой – священник». Собеседник на миг потерял дар речи. Когда обрёл, то выразил сожаление, что взять меня с собой за океан, увы, не сможет.

А я об эмиграции никогда и не помышлял.

Борис и Боб

Не знаю, сохранились ли до нынешнего времени в редакциях литературные секретари. Судя по некоторым изданиям, о таковых и не слыхивали. Но когда-то они были и сыграли в моей жизни немаловажную роль.

С Борисом Иоффе я познакомился в первый же день работы в «МК». Он правил полученные из отделов материалы, за что был дружно нелюбим авторами. Сам Борис Евсеевич писал о театре. Одетый в плохо отутюженный пиджак и брюки с отличающейся по цвету заплаткой, он был далеко не молод и мечтал уйти работать во взрослую редакцию. Но в столице повсюду сидели выходцы из «МК»… Иоффе читал первый попавший ему на стол мой материал, и смотрел на автора сквозь очки в дешёвой круглой оправе большими грустными глазами. Я переживал молча. Тягаться с правщиком не приходилось – ведь за его плечами были не только школьные сочинения, но и институт, и многие годы работы в прессе.

Боб Бринберг был фельетонистом «МК», ему я принес опус под названием «Коктейль ромашка». Боб прочитал, одобрительно улыбнулся и пригласил прийти завтра вечером, когда материал уже будет стоять в номере. Назавтра редактор популярно объяснил Бобу, что печатать в газете о производимом на фабрике театральной косметики настоянном на цветах «укрепителе для волос» нельзя, так как в городе начнётся поголовное пьянство. Боб расстроился, подсказавшая тему моя жена обиделась, призыв «пора перестать любимому цветку нашей юности увеличивать волосатость в желудках алкоголиков» до читателей так и не дошёл.