Чистосердечное признание или Похождения борзописца, которому не сиделось на месте

Несмотря на симпатии друг к другу, общий язык мы найти не могли, пока не уяснили, что работаем в общественно-политическом издании. Такая формулировка напоминала двуглавого орла на гербе дореволюционной единой России. А раз так, пусть, условно говоря, одна голова (Женя) отвечает за политику, а другая (я) за «общественную составляющую». Между нами воцарились полное взаимопонимание и мир. Продолжая образные сравнения, мы почувствовали себя как бы двумя разными полюсами одного магнита, разъединить которые невозможно.

Ларчик просто открывался

Евгений Аверин – человек комсомольско-партийной закваски. Он начинал свой путь рабочим на инструментальном заводе, продолжал – первым секретарём Первомайского РК ВЛКСМ, окончил МВТУ имени Баумана. Придя в молодежную газету, Аверин долго не понимал, что для читателей политика лишь часть общественной       жизни, хотя и очень важная. Самая популярная из написанных им статей называлась «Овёс растёт по Гегелю» и носила философско-пропагандистский характер.

Женя был энтузиастом. Сейчас это слово как-то обветшало, затаскано артистами-пародистами. Но я родился и вырос на Шоссе энтузиастов, и ещё со школы зазубрил термин в его истинном значении. Это слово греческого происхождения обозначает людей, горячо преданных какой-нибудь цели. Они отдают ей все свои силы, работают с высоким душевным подъёмом. Таким оказался и Аверин.

Душа энтузиаста

Энтузиастом движет душевный порыв. Душа Жени Аверина прикипела к делу, и в тоже время он был очень чуткий, восприимчивый ко всему окружающему. В трудный для «МК» период Аверин перенёс утренние заседания редколлегии на час или даже на два раньше, но, увидев мозговую заторможенность полусонных собравшихся, извинился и восстановил прежний порядок.

В компании Женя брал в руки гитару или пел веселые деревенские частушки. Он был хорошим товарищем, скорой помощью для попавших в беду, заботился о здоровье подчинённых, а о своём как-то забывал. Работал до изнурения, будто знал – если остановиться, мир разрушится. Силы поддерживал крепким кофе и такими же сигаретами – с утра до вечера.

Это был абсолютно бескорыстный человек. Как-то, собираясь закончить статью дома, он положил в тощий портфель несколько чистых листков и сказал: «Знаешь, у меня такое ощущение, будто я бумагу у редакции ворую…». Женя – единственный человек, у которого я как-то занял деньги до получки и забыл отдать. Он напомнил о долге, но судя по смущенному виду, чувствовал себя чуть ли не грабителем с большой дороги.

Дальнейший путь в прессе сложился для Аверина удачно. Он успешно трудился в разных изданиях, стал главным редактором газеты «Книжное обозрение». Его отношение ко мне полностью изменилось, и однажды, со свойственной ему прямотой Женя сказал: «Теперь я понял, ты – настоящий журналист». Я с грустью подумал, что уже ничем не могу ему помочь.

«Обозрение» Аверину нравилось, а вот внутри коллектива то и дело возникали проблемы. Я ещё в прежние годы дважды сталкивался с этим еженедельником, и впечатление осталось хуже некуда. Первый раз принёс туда рецензию на какую-то хорошую книжку. Её опубликовали, но гонорар не заплатили, да ещё пришлось поставить бутылку, чтобы напечатали. Второй раз, во время перестройки, узнал, что когда-то Корней Чуковский написал своеобразный комикс про Вавилонскую башню, и решил его издать. Меня пригласили в редакцию «Обозрения», и какой-то пышущий юностью и здоровьем сотрудник без обиняков объяснил, что он якобы представляет интересы наследника и сделать этого не позволит.

Когда Женя неизлечимо заболел, и дни его были сочтены, своим преемником он видел меня. Но издатели, намеревавшиеся сделать «Книжное обозрение» золотой жилой рекламного бизнеса, с ним не согласились. Ну и пусть! Зато Аверин помог мне примерить доспехи изокритика, опубликовал получивший большой резонанс лучший из написанных мною материалов – подарок неоценимый (см. следующую главу).

Красное и зелёное

Почему я не стал живописцем?

Ребёнком я часто бывал в гостях у дедушки и двух папиных братьев. Они жили в районе Таганки на Трудовой улице недалеко от Рогожской заставы, которую тогда называли «Заставой Ильича». В старом деревянном доме три семьи Шпагиных занимали маленькую, без удобств квартирку. В крохотной восьмиметровке ютился без пяти минут лауреат двух Сталинских премий дядя Леша с женой и двумя дочерьми. В проходной комнате размещались дедушка с бабушкой, а комнату чуть побольше занимала семья дяди Володи с тремя детьми.