Чистота сердечных сокращений

На крыльце румяные бабки в валенках. Зима ли, лето – уютно. Небойкая торговля их кстати: огурчики солёные, хренок, мочёная антоновка, рыбёшка в ведёрке – речка одарила. Поддерживая торговлю и разговор с приветными жителями, хочется улыбаться в ответ, выпить с ними под огурчик, послушать байку, говорок…

…Над речкой ещё стоит церковь, уцелевшая в войну. В допрежние времена, рассказывают, с колокольни летал дьяк. Да только крылья его подломились неподъёмной силой, он упал, бескрылый, и расшиб лоб.

Также, не менее интересно, рассказывают, что позже в городке народился воздуха плаватель. Фамилию, вот, забыли. Подрос малость, вычитал секрет, как строить летающие крылья, и замастырил себе дельту план. Разбегайся – никакой колокольни не надо – с высокого берега, и лети. Можешь и на речку сесть – ничего не случится. Штаны просохнут, и – снова… Только крепче держись.

На прощанье местные божились, что этот летун садился и на ихнюю речку, но уже на настоящем, железном эроплане.

Приходилось верить…

Глава 5. О том, как героиня увиделаего…

Был обычный день.

Технический перерыв заканчивался. Очередь возвращалась к окну с новой надеждой на лицах. Гул у кассы нарастал.

Поправляя причёску, Марина пригляделась зорче к лицу:

- Недомогаю, что ли? Пыльная какая-то нынче… - И впрямь: с Проней не поздоровалась, кофе не пила, в туалет – и то… Чем занималась?

Она закрылась, задёрнула шторки. Покурила, включила вентилятор… Задумалась.

- А-а! Разве это… Сколько лет… Смешно.

Мать сказала тогда: «Смотришь в людей… много… а видишь – его». Скупа была на слова. То ли по натуре, то ли – по мысли. Уточнить – много смотришь? или много людей? – теперь невозможно.

Марина взгрустнула, отгороженная от вокзальных толп. В пепельнице два окурка – много за полчаса. Она вздохнула, застегнула форменную тужурку, ещё раз глянула в зеркало. И увидела… Его. Отражение.

Сердце не нарушилось сбоем ритма. Не похолодели руки-ноги. Даже бабская паника не поднялась: что ж я сижу, а онтам… ходит… людей много… потеряется…

Она обрадовалась, что онвстал в её кассу. Дальше всё просто – человек десять и…

Ей хорошо было видно: длинный, тощий, авоська на плече. Из очереди выходил к автомату – воды попить, и на перрон – курить. И всякий раз предупреждал. Наверное, говорил: не забудьте, я мигом. Как же, забудешь… такого.

Возвращаясь, по-чудн ому склонял голову. Она, голова его, и в иных положениях была неспокойна, вертелась вбок, назад. Однажды чуть не встретились глазами, но Марина оказалась неготовой, испугалась. Вот когда станет перед ней да посмотрит в глаза, тут уж она, физиономистка, всё прочтёт… А пока – главное, что нашла.

Теперь она сама неотразимость: крупная рыжая лиса с изумрудом в глазах. Готова к любому коварству: «На ваш поезд мест нет… гражданин…» Не уйдёт же он по шпалам в свои недостижимые дали. Судьба уже перевела стрелку…

- Вам. Куда?

Он втиснулся по плечи в окошко, не отвечает, смотрит на карту за её спиной. Глаза воспалённые, ввалились. Лицо… следы мук и пороков. Как у человека, у которого страшное позади и ещё остались силы радоваться, согреть чьё-то сиротское существование.

В ней и вокруг зазвучало: «…на дальней станции сойду…» За стёклами, за проносящимися поездами возникло поле во ржи, васильки звёздочками, ельник на пригорке…

- На Москву?

Долго молчит. Зыбь нетерпения накрывает очередь.

- На Тамбов? - Марина поднимает лицо от монитора – может, немой?

- Обронил… бронь… Мне до… - и называет город, где находится сейчас.

- П оняла… (такое ударение здесь делают). Посидите в кафе. Я подойду. Паспорт, - протягивает руку.

« Он… Странноват… Ты тоже чудна, девочка… По Сеньке шапка. И мать говорила… странный. Может о нивсе… не знают, что… Приехали…»

Глава 6, в которой рассказывается о милой беседе рыбачки Прони с

Главным конструктором авиапушки

Оказавшись перед высокой филенчатой дверью с номером семнадцать, Проня наконец сдернула с плеч поклажу. От тяжести (в сумках на перевязи по две трёхлитровых банки с молоком) и от долгого времени терпения, она так захотела по-маленькому, что никаких сил… А уж как вошла во двор и вступила в полумрак подъезда, плюнула: будь что будет, присяду за дверью. Но из подвала, чёрт его принёс – чёрный мужик. Поглядел – позыв на писанье и поубавился. Хоть подняться смогла… Прямо, беда.

Дверь открыл пожилой гражданин в полосатой пижаме. Голова обмотана грязным вафельным полотенцем, на худой щеке мыло пеной. Подал волосатую руку:

- Рудельман, - и взглянул вопросительно.

Проня поняла, что у неё только одна возможность выжить – натиск.

- Мне бы… Очень!

Вежливый Рудельман наклонил голову и левой рукой немедля указал путь в долгий коридор. Проня, грохнув банками об пол – ей уже всё равно было, ещё момент и полилось бы кругом, – рванула рысью.

Надо пояснить, что за Проня, кто – Рудельман.