Чистовик

И…..если всё же ей суждено сегодня уйти, то пусть я этого не увижу второй раз! Не смогу. Не выдержу…

— Погодь, Нин. Разве я справлюсь с нею? Гляди, она синеет уж. Оставайся сама. Я побегу — в её голосе слышался страх.

Так — то лучше. Так правильнее.

Оставшись одна, я лишь прижимала дочь к себе, носила по комнате и что — то напевала. Не помню что. Словно это я себя убаюкивала, да успокаивала.

Снова хрипящий сухой кашель на износ, переходящий в плач. Чувствовала, как дочь слабеет. Но ведь ничегошеньки сделать не могу!

— Потерпи, Нюрочка. Сейчас вот папа прибежит и тётю приведёт. Она тебя спасёт. А пока нужно капельку потерпеть. Совсем немножко еще.

Вдруг Нюра захрипела и начала судорожно хвататься руками за меня. Посмотрев на её лицо, моё сердце замерло. Губы начали синеть. И этот бессмысленный взгляд, устремлённый в никуда….

Я быстро посмотрела на часы. Ведь не время ещё!!! Есть еще минут тридцать — сорок. Да где же Ванька!? Терпи солнышко.

Отчаяние медленно захлестывало меня. Неужели придётся снова пережить это?

А я всё ходила и ходила…

Отчаяние разрасталось с каждой минутой. Оно теснилось в груди, норовя выплеснуться отчаянным криком. Но нельзя. Нужно стерпеть, иначе дочь испугаю, да сына разбужу. Странно, что он до сих пор не пробудился.

Тут взгляд наткнулся на иконы. Я смотрела на лики и не знала что сказать.

Тут Нюра забилась в кашле. Лицо вначале покраснело от натуги, а потом начало синеть. Дочь обмякла на моих руках.

И вот тогда я поняла, что пошёл обратный отсчёт.

Подняла взгляд на иконы. И нужных слов не было, не было правильной молитвы. Лишь выдохнула:

— Помогите.

Входная дверь распахнулась, впуская холодный воздух с улицы. Первым вбежал Ваня, за ней фельдшер Надежда Васильевна в расстёгнутом пальто.

Успели…

Надежда Васильевна с порога глянула на дочь. На её лице промелькнул испуг.

— Нужно везти, Нин.

— Инструменты принесла? — вот единственное, что меня интересовало.

— Да, но…

— Доставай!

— Нет — она отчаянно помотала головой.

— Доставай!!! — крикнула я.

— Ни — и — ин — она пыталась возразить, но руками уже открывала сумку.

— Надежда Васильевна, слушай внимательно. Нужно в горло трубку вставить.

— Ты что — она с ужасом отшатнулась от меня.

— Не — е — ет! Я не могу. Я же никогда не делала этого.

Её губы от страха побелели. Она сглотнула.

— Давай в машину, я сама отвезу.

— Не успеешь. Ехать час по нашей размокшей дороге, а Нюра помрет через — я посмотрела на часы — через пятнадцать минут.

Фельдшерица растеряно переводила взгляд с ребенка на часы, на меня и обратно.

Она понимала, что я права. Ведь действительно не довезём.

— Режь! И так помрёт. Ежели что, скажу, что сама пыталась спасти, пока вас ждала.

И этот её отчаянный взгляд…

Сейчас с ней криком нельзя, тогда точно откажет.

— Ты же тоже мать, Надь — по возрасту она немногим старше меня, не до уважений сейчас. — Всеми святыми прошу. Спаси — выдохнула я, не отводя от неё взгляда.

Она сглотнула и кивнула.

Перехватив Нюру одной рукой, второй я указала на своё горло.

— Вот здесь режь. Потом трубку вставь.

Хоть бы Ванька не кинулся нас останавливать, увидев нож в руках. Тогда уж точно ничего не получится.

Я повернула голову на мужа. Тот сидел, вцепившись в лавку. Еще секунда и точно кинется защищать свою кровиночку.

— Вань, это последний шанс спасти дочь. Если страшно, то выйди.

Он втянул голову в плечи, до трясучки сжимая руки.

Надя тем временем приблизила нож к горлу Нюры. Её руки ходили ходуном.

Я перехватила одной рукой тело дочери, второй прижала голову, открывая горло.

— Режь! — твердо сказала я.

— Осталось десять минут.

И едва кожи дочери коснулась твердая сталь, я зажмурила глаза. Не смогла смотреть, как брызнет кровь. Лишь чавкающие звуки доносились в полной тишине.

— Всё, — наконец выдохнула Надя.

— Теперь воздуха вдохни!

Прямо в руках я почувствовала, как грудная клетка дочери начала равномерно раздуваться.

— Спасли — выдохнула я.

Только тогда почувствовала, как ноги перестали меня держать. Пошатнулась.

Входная дверь снова распахнулась, и быстро вошёл председатель.

Но увидев нас, он отшатнулся назад. Не мудрено. У меня в руках ребенок с окровавленным горлом. А рядом фельдшер с ножом в руках.

— Матерь божья…

Свекровь привалилась к косяку, крестясь. А потом и вовсе сползла на пол.

— Живая. Теперь довезём, — онемевшими губами, произнесла я.

Надя хотела взять дочку из моих рук, да я покачала головой.

— Сама повезу. Мама, вы за Димой присмотрите.

Она молча закивала головой.

— Вань, помоги в больницу собраться…

Председатель гнал машину что есть мочи, притормаживая перед большими кочками, чтобы нас не сильно трясло.

В больнице пробыли недолго. Нюра уже бегала с другими детьми по коридору. А шрам? Это пустяки. Как вырастет, его и видно совсем не будет.

Примерно через месяц наведалась Надежда Васильевна. Я, не задавая вопросов, приветила её. Налила чаю, достала горячих пирогов, будто специально подоспевших к её приходу. И разговор вели на разные темы: то о погоде, то о делах в деревне. Я видела, как она жмётся, не решаясь начать разговор, но молчала. Нужно будет, сама заговорит. Наконец она решилась.