Чистые души. Книга 1 (СИ)

Раньше обдорским музеем был деревянный дом с пятью окнами по фасаду, а теперь это большое здание со сложной архитектурой, в два этажа. Когда подъезжали, фасад здания был ярко освещен и из пятен света вырисовывались разноцветные буквы, которые складывались в слова.

Прохор положил телефон:

— Да, ваша помощница говорила с работниками этого музея. Для вас сейчас же приготовят документы. Идемте, я провожу.

Сперва они оказались в огромном зале, с синими стенами.

— «Время мамонтов», — вслух прочел Семен.

— Здесь хранится знаменитый мамонтенок Люба. Слышали про него?

Семен покачал головой:

— Мы не были знакомы. Во времена мамонтов меня ещё не существовало в этой форме, — он добавил подумав:

— Наверное никого из нас тогда еще не было?

— Вы хотите сказать, в то время мы существовали лишь как часть огромной вселенной, не выделенные из общего, как отдельные существа? Но вы не правы. В то время уже были люди, а значит существовали и стражи устава. К сожалению мне не приходилось встречать никого, кто застал те времена.

Семен промолчал и Прохор повел его к лестнице:

— Идемте. Документы вам принесут в отдельный кабинет.

На втором этаже им и правда уже приготовили отдельную комнатку и в ней связку старинных бумаг. Семен видел, что сотруднице до слез страшно за эти пожелтелые странички и она отдает их только подчиняясь приказу.

— Не волнуйтесь. Все будет хорошо, — улыбнулся он, и девушка нервно кивнула, и отошла.

Семен сел к столу и надел белые перчатки. Прохор кивнул — в перчатках не было никакой необходимости, руки стража не оставляют следов, но это был жест почтения и благодарности.

В свитке оказались разрозненные странички из разных церковных и ясачных книг. Они шли не по порядку, вразнобой. Ряды строк сухо повествовали об укладе давно ушедшей жизни, раскрывая её не хуже романа. В некоторых столбцах речь шла о сборе мягкой рухляди, как в то время называли пушнину, Семен отложил эти листки в сторону.

Подержал в руках таблицы с отчетами о продаже юколы. Кое-что вспомнил, поморщился.

— Что-то не так? — быстро спросил Прохор.

— Вы давно служите на севере?

— Совсем недавно, около пятидесяти лет всего.

— Тогда вы не знаете что такое юкола. Я прочитал о ней сейчас и вспомнил.

— Видимо воспоминания не очень приятные? А что это такое, Семен?

— Юкола, пища для собак, но часто и люди её ели. В те времена, знаете ли, все было совсем иначе, чем теперь… еда давалась гораздо сложнее. Многим приходилось выживать. Особенно в таком краю; про нас говорили: непашные земли.

— Юколу готовили из рыбы, изредка из мяса диких зверей, но чаще из рыбы. Её сушили, потом складывали в бураки, это такой туес из бересты… и вот, бураки отправляли в ямы, там внизу же мерзлота и в земле всё лучше храниться. А потом бураки извлекали, но часто юкола перегнивала, превращалась в жижу. Её всё равно ели, никто бы и не подумал выкинуть, люди были рады и такой пище. Знаете, когда теперь люди говорят о полезной и здоровой пище предков, это довольно смешно.

— М-да… я понял вашу гримасу. Я видел вещи подобные этой юколе. Ни один регион планеты не обошел голод и невзгоды. Что только люди не ели, чтобы выжить. К сожалению у них короткая память… иначе они понимали бы, что любой император из прошлого позавидовал бы обычным современным горожанам.

Семен кивнул. Сказать больше было нечего и он вернулся к записям. Таблицы, списки… он перевернул несколько листков. А вот и оно, то, ради чего он ехал в такую даль! Листки из переписной книги. В то время таких книг были единицы, писались они вручную, писарь, которому выпадала такая честь, всегда был духовного звания и приступал к письму исключительно помолясь. Книги украшались дорогим окладом. Теперь всё иначе. Любой идиот может писать что взбредет в голову.

Семен бережно коснулся страницы, грозившей рассыпаться в прах.

«четыре дворы, в них, четыре человеки, четыре обжи, соха в третью. А доход своеземцу восьм денег». Будто другой язык…

Он спустился ниже, к списку жителей. Имена давно умерших шли столбиком, в другой графе причины смерти. Лихорадка, утопление… Горбунова вдова пойдя по воду упала с мостков… имен было много и каждое — чья-то жизнь. От всех этих людей осталась лишь сухая строчка, которая исчезнет вместе с этой бумагой.

Семен пролистал весь список, в руках оставалась только еще одна, последняя страница. Внизу крошечное пятнышко, бумагу будто искоркой прожгли насквозь. Он перевернул её и и замер. Вот оно!

В самом низу, другой рукой было приписано: «Раб божий, Митя Гридин, отмучился десяти лет отроду. Покойся с миром, чистая душа и прости меня ради Бога!».

Рядом с надписью будто след обожженный. Сейчас, когда бумага вся уже почти разваливается в руках, а страницы покрыли многочисленные следы и желтизна, это ожеговый след едва видно, но в прежнее время он должен был выделяться.

Семен провел рукой над ним. До сих пор горячо.

— Это слеза ангела, — произнес Прохор и Семен поднял голову:

— Вы знали его?

Тот пожал плечами: