Чистые и ровные мелодии. Традиционная китайская поэзия

А вот как смотрят в небо и на землю люди, живя друг с другом весь свой век. Одни берут все из собственной души и мысли, проникновенно говоря об этом в одной лишь комнате своей. Иные же, отдав себя мечте и вдохновенью, волной свободною текут за все пределы форм и тел. Но хоть на тысячи ладов они стремятся к одному и отрицают другое и хоть спокойствие одних и суета других не совпадают, все они, обрадовавшись встрече с тем, что надо им, и обретя на время все в себе, так веселы и так собой довольны, и не подумают о том, что старость ведь идет.

Но вот они дошли до цели и… устали. Их настроение теперь уже другое, в такт ходу дел, с ним связаны тоска и недовольство. И то, что ранее так радовало их, лишь стоит на момент им посмотреть на жизнь вокруг себя, тотчас становится одним воспоминанием былых времен. Об этом нам и то нельзя не погрустить в приливе горьких чувств. Тем более, когда мы знаем, что и длинный наш век и короткий, следуя метаморфозе, кончат уничтоженьем, к которому стремятся они. Ведь древний автор говорит: «О смерть и жизнь – величественны обе». А разве нам не больно это знать?

И вот я всякий раз как созерцаю то, что возбуждало в людях старины приливы горестной тоски, – прямо чувствую, как будто с ним слит в одно. И не бывало так, чтоб их садясь читать, я не стонал в тоске, но все не мог сознать в своей душе, в чем дело здесь. Определенно знаю: говорить, что жизнь и смерть – одно, является пустою болтовней; уравнивать в одном нам предка Пэна и преждевременно умершее дитя – лишь вымысел пустой. Ведь те, кто будут наблюдать нас после нас, рассудят, как и мы, смотрящие теперь на старину. Взгрустнется, да!

И вот я здесь расположу сегодняшних сподвижников моих, перепишу все то, что сочинили они на наши темы здесь. Хоть поколенья наши будут различаться и обстановка жизни будет не одна, но то, что вновь поднимет чувство в них, по существу – одно. И те, позднейшие, что будут просматривать все эти сочиненья, пожалуй, и они прочувствуют над ними все это вновь.

Тао Юань-мин

Домой, к себе Напевные строфы

Уйду я отсюда домой, домой. Ведь зарастут бурьяном там поля и огороды! Ну, как же мне домой не вернуться? Коль скоро сам я душу превратил в служанку тела, зачем терзаться и все время горевать? Ведь я прозрел и повял, что же стоит упреком донимать себя за прошлые грехи, и знаю хорошо, что можно нагонять все то, что будет впредь. Я вижу ясно, что дорога заблуждений зашла еще недалеко, и, наконец, прозрел, что я сегодня прав и был не прав вчера.

Вот лодку мою качает, качает, легко подымая. И ветер порхает, порхает, дуя в мои одежды… Я спрошу у прохожих людей, как держать мне дальнейший путь. Так досадно; что утром рассвет и неясен, и темен, и слаб!

И вот я завижу родной мой кров. Как рад я!.. Бегом бы бежать! Служанки и слуги с приветом встречают, а милые детки ждут у дверей.

Три тропки в саду сплошь в бурьяне, но сосна с хризантемой все еще живы.

Возьму я на ручки малюток и с ними войду к себе. Стоит на столе вино, моя чарка уже полна. Тянусь за кувшином и чаркой и снова себе наливаю. Смотрю пред собою на ветви деревьев, что там во дворе, и довольством полно лицо. Прислонившись к окну, что выходит на юг, я пространству отдам горделиво свою мечту. И постигну тогда, как легко быть довольным в закуте, где место одним лишь, пожалуй, коленям.

Целый день я по саду брожу, и в этом мое наслажденье. На вход хоть навешена дверь, но она на замке всегда. Обопрусь на бамбук – тот, что старых поддержит всегда, поброжу, отдохну. А порой поднимаю лицо и взором блуждаю вокруг.

Облака вылетают из горных пещер свободно, не зная зачем. И птицы устало летят, понимая, что нужно домой. Вот солнце тускнеет и гаснет, готовясь войти к себе, а я обнимаю свою сироту-сосну, не решусь оторваться, куда-нибудь дальше идти.

Уйдуя отсюда домой, домой! Попрошу-ка знакомых прервать все сношенья со мною, а друзей – от меня отстать. Ведь как только все бросят меня, то, позвольте, чего же мне больше искать?

Любовно внимая сердечным речам моих близких, вкушу наслажденье от лютни и книг: вот то, что все горести смоет бесследно!

Пахарь мне скажет, когда подойдет весна, и будут тогда с ним у вас дела на западных наших угодьях. А не то, так велю мне запрячь с холщовой покрышкой телегу или дать мне челнок одинокий с веслом, поищу, где поглубже, поглуше затон, где гора, чтоб неровной дорогой проехать по ней.

Деревья, красуясь, приветливо-нежно цветут предо мною. Поток начинает свой бег немолчным журчаньем струи.

Умело я буду смотреть на природу в ее мириадах форм, как каждая тварь там найдет себе время и место, а чувством, всем сердцем своим пойму, где мой жизненный путь и как он прервется в конце.