Чистые сердцем

Когда пройдут недели и месяцы, с ним произойдет то же самое, что и со всеми телами, так что скоро это будет уже не тело вовсе, а одни кости.

Если их найдут – кости маленького мальчика, – их извлекут и изучат, и тоже похоронят на освященной земле под поминальным камнем.

Если их найдут.

Шестьдесят семь

Он взял неделю отпуска. Был конец июня. Люди будут вспоминать об этом еще годы спустя – эту долгую-долгую весну и жаркое-жаркое лето.

Саймон сложил свои художественные принадлежности в холщовую сумку, несколько предметов одежды, которые всегда брал с собой за границу, полдюжины книг. Он выезжал завтра в пять утра – специально выбрал ранний рейс. В Венеции он будет после полудня, и там его прямо у терминала встретит Эрнесто со своей лодкой.

Он отключал холодильник и проверял дверцу, когда зазвонил телефон. Он уже был не на службе. Должно быть, кто-то из своих.

– Босс? Я знаю, вы сейчас уезжаете…

– Продолжай, Натан.

– Просто подумал, что вам не повредит немного хороших новостей.

– Никогда не откажусь послушать.

– Интерпол прислал отчет… Они нашли концы уже в пяти странах… этих угнанных машин… кажется, мы сможем прищучить Ли Картера. Ловко он проворачивал свои делишки. По-тихому уводил машину, менял номера и все такое. Потом быстренько оформлял фальшивые документы и отправлял их за границу в два счета.

– Куда?

– В основном в Россию. И в какие-то другие места, о которых я раньше даже и не слышал, если честно.

– Русские бандиты?

– Да, и они обожают быстрые автомобили. Прокурорская служба теперь своего не упустит. Единственное… мы отпустили этого Энди Гантона, предъявив только угон…

– Угон без цели хищения. То, что он и делал.

– А вы не думаете, что он мог иметь отношение и ко всему остальному?

– А ты?

Последовала пауза. Серрэйлер не сомневался, что Энди Гантон был разменной монетой. Но он хотел, чтобы Натан составил на этот счет собственное мнение.

– Да не, – в конце концов сказал сержант. – Ему просто нужны были деньги, и он сглупил.

– Согласен. Я испытываю сочувствие к Энди Гантону, уж не знаю, почему.

Натан рассмеялся.

– Повстречались бы вы с его сестрой Мишель, испытали бы в сто раз больше! Но знаете, что я вам скажу, босс. Они оба аж с лица спали – и он, и Ли Картер, – когда подумали, что вы грешите на них в отношении пропавшего мальчика.

– О да, знаю. Картер просто преступник, Гантон дурак, но никто из них не похищает детей. Я ни секунды эту мысль не рассматривал. К тому же криминалисты буквально на четвереньках исползали их ангары на аэродроме.

– Да где же этот пацан, босс? – спросил Натан чуть не плача. – Куда они его увезли?

Серрэйлер вздохнул. Что тут было сказать? Какой он мог дать ответ?

– Мне уже плохо от этих мыслей, – сказал Натан.

– Мы возьмем их, Натан.

– Да?

– Да. Или, если не мы, то какие-то другие специалисты в другом месте.

– Вы правда верите в это?

– Я бы не оставался в профессии, если бы не верил.

– Хорошо.

Саймон положил трубку, но последнее произнесенное Натаном слово продолжало звучать у него в ушах. Хорошо. Но ничего хорошего не было. Он это знал, сержант это знал. Все было настолько плохо, насколько только возможно. Не всегда все получалось. Не всех убийц ловили. Не каждого пропавшего ребенка находили, живым или мертвым. Иногда все просто заканчивалось ничем. Иногда тебе просто приходилось жить с этим, и это было самое тяжелое. Он сидел на своем кухонном стуле и смотрел на небо за окном. Он чувствовал, что смертельно измотан, но не из-за работы, а из-за постоянного чувства разочарования. «Ты живешь ради этого финала, – подумал он, – раскрытое преступление, обвинение, приговор. Дело отправляется в архив. Но когда он так долго не приближается или не наступает вовсе, к бесконечной усталости примешивается еще и подрывающее любую мораль ощущение полного провала». А сейчас его испытывал он. И вся команда. Он знал, что Дэвид Ангус мертв, их чувства, разум и опыт подсказывали им это. Они знали, но не знали. Они не знали ничего, а это сводит с ума.

Он закрыл глаза. Сводит с ума. Многое из случившегося сводило его с ума. Смерть Марты. Мэрилин Ангус. Что-то с его семьей, что он не мог четко определить.

И Диана.

Диана не сводила его с ума, а приводила в ярость – он отчаянно хотел защитить себя, свое пространство, свою личную жизнь, все свое бытие и существование. Его бесило чувство, что она наблюдает за ним, проникает в такие уголки его жизни, куда дорога была закрыта всем. А больше всего его бесила та беспорядочная лавина чувств, которую она вываливала на него. То, что он считал обычной приятной дружбой, оказалось черт знает чем. Он встал и подошел к окну, развернувшись спиной к стулу, потом развернулся спиной к окну и пошел обратно, затем снова к окну, все больше раздражаясь и злясь – на Диану, на себя.