Он посмотрел на Натана и понял, что точно знает, зачем тот живет. Он любил свою работу, хотя вряд ли у него были амбициозные планы на будущее, ведь ему сильно повезло забраться уже настолько высоко, учитывая его детство в Дульчи и семью, сплошь состоящую из мелких преступников. Он любил свою жену. Они копили деньги, чтобы перебраться из своей маленькой квартирки в коттедж в поселке рядом с Лаффертоном. Потом у них появятся дети. Дело закрыто.
– Как ты представляешь себе будущее, Натан? Через десять, пятнадцать лет?
– Ну, мой следующий шаг – это стать инспектором, скорее всего здесь, а может, переедем в Бевхэм, потом я хотел бы попасть в один из специальных отделов, получить соответствующий опыт… может, в отдел по педофилам, а потом куда-нибудь в отдел убийств. Штука в том, что Эм может работать везде, где есть большая больница, у них всегда не хватает акушерок, и, к тому же, скоро у нас уже будет парочка своих, так что она возьмет перерыв… хотя она это не бросит, ей нравится. Может, подадимся на север. Я пару раз говорил с Джимом Чапмэном. Он считает, что там может открыться пара подходящих для меня вакансий.
Саймон осушил свой стакан. «И что из этого я знал? Что я вообще знал о людях, с которыми я работаю, тем более настолько плотно, как я работаю с Натаном? А спрашивал ли я их?» Его как будто пристыдили.
– Позволь мне взять тебе еще.
– Не, спасибо, босс, вот уже и Эм, а я выпил только половину. Но, может, возьмем по пинте как-нибудь в другой раз.
Милая, полненькая, свежая Эмма Коутс подошла к ним. Эмма, которая была рядом, когда Натан вышиб дверь и увидел умирающую Фрею и ее убийцу, убегающего в темноту задних дворов. Они прошли через все это. Их амбиции заслуженны.
– Здравствуйте, старший инспектор, вы с нами?
Саймон встал.
– Господи, нет. Просто слежу, чтобы Натан вел себя прилично до твоего прихода.
– Спасибо.
– Мы не против, босс, правда, будем только рады.
– Нет, не будете. Тем более я обещал зайти к своей матери.
– А, ну, тогда не стоит такое пропускать.
– Это точно.
Он прошелся по улице к своей машине. Дрозды как ополоумевшие пели из каждого сада. Было все еще светло.
Какое-то время он просто сидел. Ему нужно было поехать в загородный дом. Это было единственное, чего ему хотелось, – просто развернуться здесь, на этом месте, как он всегда делал, съесть то, что будет на ужин, и завалиться спать в комнате для гостей после бутылки или двух вина и сражений с детьми перед укладыванием в кровать.
Либо это, либо он должен сделать так, как он и сказал Натану, – зайти к своим родителям. Он толком не разговаривал с ними уже пару недель.
Он завел двигатель и доехал до перекрестка. Налево был выезд из города по направлению к поселку, где жила его сестра, направо – где жили его родители. Прямо вела дорога через Лаффертон к собору и к его собственной квартире. Он нажал на газ и поехал прямо.
В Лондоне деревья в парках уже покрылись густой зеленой листвой, а утки кружили над прудами, словно пчелы над нектаром. В Сент-Джеймс-парк по дорожкам гуляли мамаши с колясками, а на траве валялись влюбленные парочки. Диана Мэйсон села на скамейку и старалась не смотреть на них.
Неделю назад прошла сделка по продаже ее сети ресторанов. Она была свободна и богата. Она понятия не имела, что делать. Она ходила по магазинам и покупала одежду, которая ей не нужна, сидела в туристических агентствах и просматривала брошюры о поездках, в которые не отправится. Она без конца думала о Саймоне. Ее звонки оставались без ответа, он не реагировал на ее факсы и сообщения. Она писала письма, приезжала к нему в квартиру, отправилась в Лаффертон к его сестре, но ничего из этого не сработало, это никак не помогло ей приблизиться к нему. Она совершенно не понимала, что она еще может сделать, но не могла думать о том, чтобы не делать ничего, чтобы просто уехать и попытаться отвлечься от него, как предлагала его сестра. Это не сработает. Чем дальше она уедет, тем больше будет думать о нем. Не было больше никого и ничего. В свою очередь, она не отвечала на сообщения друзей и не откликалась ни на какие приглашения.
Она не понимала, почему он так внезапно отвернулся от нее и вел себя с ней так холодно. Ей надо было спросить у кого-то, но единственный человек, который мог бы помочь, очень вежливо, учтиво, но твердо ей в этом отказал.
Но, может, ей стоит поехать к его матери, которая, вероятно, понимает даже больше и сумеет посочувствовать, довериться ей, что-то объяснить? Встать на ее сторону. Говорить за нее.
Она резко встала. Эта мысль дала ей новую надежду и свежие силы. Это было последнее, что ей оставалось. Теперь в этом было все.
Она пошла обратно к своему дому, обдумывая свой маршрут, свой наряд. Свои слова.
Шестьдесят шесть
Наступило двенадцатое мая, но можно было подумать, что сейчас самый разгар лета, если бы не весенняя свежесть в воздухе.