Чистые

– Лада целый день провела в тревожном одиночестве. После того, как она пришла навестить Сиршу, казалось, прошла вечность, за которую старость ещё сильнее надавила своею безжалостной ладонью на её обычно живое лицо. От это жестокой длани резкими линиями выступила сеть глубоких морщин, лицо посерело, осыпанное пеплом тревоги. За день постарела Лада словно на десять лет.

– Что же это?.. Что случилось с моей девочкой? – беспокойно охала старушка, увидев пустой дом, в котором горел ядовито-зелёный свет, забытый пропавшей хозяйкой. Но больше всего поразила Ладу зияющая пасть пролома, изрыгающая гнилой запах. Женщина почувствовала прилив тошноты и поспешила вернуться в своё одинокое обиталище, пытаясь разгадать тайну исчезновения девочки.

В эту ночь старушке не удавалось уснуть. Она поминутно открывала глаза, ворочалась, пытаясь найти удобное положение затекающим членам, положение, в котором старые кости не будут давить встревоженное сердце. Положение не находилось, и, намучившись, Лада зажгла свечу и стала вязать свитер для Сирши, который уже завершала. Руки механически совершали привычную работу, в то время как перед глазами Лады проносились воспоминания её длинной и горькой жизни: её некогда счастливая семья, страшный день, пропажа единственного сына… к этим горестным воспоминаниям присоединилась и тревога за Сиршу.

Когда на пороге заслышалось громыхание сапог, старушка уже закончила вязать и вслушивалась в движения набирающей силу ночи. Услышав грубый стук чужих шагов, она вздрогнула и горько улыбнулась. Что-то быстро написав на желтоватом листе бумаги и завернув его в свитер, Лада спрятала вещь в первый ящик стола, в то время как Пять выламывали запертую на крюк дверь. Наконец, петли слетели, и дверь пластом рухнула, открыв чёрный проём и белую единицу.

«Значит, судьба моя такова…»

– Вот она, номер отсутствует, – Первый незаметно кивнул Пятому. – Бабуль, ты чего это в поздноту такую не спишь?

– Я, сынок, стара, это молодым сон важен, а мне уж и не в пору, – прошелестела старушка. -Чтой-то вы, голубчики, дверь сломали? Я б и так открыла, нешто нельзя постучать?

– Не для того пришли, чтобы ждать, бабка. Где твой номер?

– У меня есть имя, сынок.

В то время, как Первый и Лада вели странный и бессмысленный диалог, Пятый запустил прибор, пользуясь отвлечённостью внимания женщины. Цилиндр осветился изнутри четырьмя яркими огоньками, светлячками метавшимися в стеклянном сосуде.

– Это нас не интересует. У всех должны быть номера.

– Всех бешеных собак не пересчитаешь, – улыбнулась старушка, прищурясь на Первого. – А огни вас интересуют, это вот я вижу своими, пусть и слеповатыми, глазами.

Первый оскалился от дерзких слов рухляди, который раз благословляя маску, скрывающую всё, что не в силах был удержать он.

– Да как ты…

– Не серчай, милок. Мне уж столько, что и помирать не страшно, наоборот, ждёшь своего часа. Нет мне смысла вам сопротивляться. Лягу я только, да забирайте… – смиренная трескотня старухи и её покорность судьбе изумили Первого, он ощутил странное чувство, будто её голос был ему знаком. Глупости…

– Только просьба у меня есть…

– Говори, – холодно бросил Первый, всё больше погружаясь в странное чувство, тревожившее его своей непривычностью.

– Вы дверь, пожалуйста, поставьте обратно. Негоже дому без неё. Всё равно что молодцу без чести.

Первый ничего не ответил. Лада села на край застеленной постели, мысленно прощаясь с Сиршей и пропавшим сыном.

Пятый ткнул в какую-то кнопку и с размаху всадил острие жала в середину всхлипнувшей груди старушки. Она не вскрикнула, лишь закрыла, вздрогнув, глаза. Её губы беззвучно шевелились. Первый, внимательно следивший за смертью, похолодел, читая по губам: «Джадис, надеюсь, ты жив и стал достойным человеком… А этих людей я прощаю, они итак наказаны…»

По тонкому прозрачному шлангу в цилиндр влетел пятый огонёк. Он заметался среди всполошённых, уже находившихся там, словно узнавая в них знакомых, и вдруг, мерцая, – осел на дно, словно обессилев.

Довольный Виллэд отключил прибор, огоньки потухли. То, что уже не было Ладой, медленно отклоняясь, упало спиной на кровать. Глаза медленно затянуло чем-то чёрным и склизким, такой же чернотой хлынула изо рта густая кровь…

Первого била крупная дрожь. Он закрыл глаза умершей, стараясь не смотреть на неё. Пальцы, с которых он стянул перчатку из белой кожи, ходили ходуном, не желая слушаться.

Первый заторопился. Отдал приказ остальным приладить и закрыть дверь.

– С каких это пор ты выполняешь просьбы дохлых бабок? – съязвил Второй. – Стареешь что ли?

– Заткнись и выполняй! – Джадис не вышел – вылетел из дома, оставив недоумевающих подчинённых, непривыкших видеть его в каком-либо сильном проявлении чувств.

Он вспомнил, откуда он знает эту деревню, этот низкий дом с резными голубыми ставнями, и почему его тянуло в это место.