Чистый четверг

Тамара Ломбина Чистым четверг: Рассказы, побасенки, повесть, сценарии (рождественские истории)

«…И жизнь, и слезы, и любовь…»

(Отзыв о книге Т. Ломбиной «Чистый четверг»)

«Главная цель искусства, — когда-то писал Ф. М. Достоевский, — при полном реализме найти человека в человеке», что означало у православного писателя открыть образ Божий в естестве человеческом, увидеть в глубине падшей души человеческой свет, который «и во тьме светит». Эту цель, как мне думается, преследует и Т. Ломбина в своей книге.

Уже в названии ее «Чистый четверг» возникает не только (и не столько) бунинская реминисценсия, сколько народное понимание четверга Страстной недели как дня покаяния и очищения души. Главная героиня Т. Ломбиной — при всем разнообразии создаваемых ею женских характеров — наша современница, сохранившая, вопреки катастрофическим обстоятельствам жизни, тот внутренний свет, ту готовность к состраданию, самопожертвованию и духовному подвигу, которая являла себя в русской женщине от Ярославны до распутинских героинь.

Композиционно книга отчетливо делится на две части. Первая часть — цикл рассказов, объедененных общим идейно-нравственным пафосом и особой повествовательной манерой. Это сказ, сохраняющий живые интонации образной народной речи во всем богатстве их проявлений. Сказовая манера повествования — одна из труднейших в литературе. Здесь легко сбиться в искусственную «псевдонародность» или инфантильность. У Т. Ломбиной не происходит ни того ни другого. Герой-рассказчик (вернее, героиня) будь то много испытавшая на своем веку женщина или девочка, с детской непосредственностью пытающаяся осмыслить таинственную жизнь взрослых — живые характеры, с душой, открытой всем впечатлениям бытия и речью, в которой душа эта выражается. Вторая часть, включающая в себя повесть «Анна Степановна», и сценарии «Свекруха» и «Исполнение желаний» написаны в иной манере. Здесь нет сказовой фольклорной поэтичности, повествование более объективировано, дистанция «автор — герой» увеличивается, но духовная ситуация остается той же. Это ситуация нравственного выбора, духовного самоопределения героев, в которой побеждает простота, добро и правда.

Проза Т. Ломбиной — это духовная проза в полном значении этого слова. Нравственные ориентиры автора четко определены — это ориентиры православной духовности, выражающиеся не в религиозном морализаторстве, а в наполненности книги тем светом любви и чистоты, который облагораживает человеческую жизнь. Несомненно, что публикация этой книги, в которой собственно эстетическое и духовное начала гармонически связаны друг с другом, станет заметным явлением в современной литературной и духовной жизни.

Т. Истомина,

^{кандидат филологических наук,}

^{зав. каф. литературы КГПИ,}

^{член правления Коми отделения «Всемирного русского народного собора»}

РАССКАЗЫ

Разлучница

Осенины 1940 года были богаты на свадьбы. Настена с Петрухой обошли все дворы, приглашая гостей.

— Хороша пара получилась, — заслоняясь от солнца, умильно пропела Егориха.

— Два гармониста будут и один аккордеонист из Верхней Почечуйки, — с гордостью повторяла уже в который раз раскрасневшаяся Настена. Только мимо одного двора протащила она жениха.

— Неудобно, Насть, давай пригласим, — неловко вырывая руку у невесты, пробасил Петруха.

— А я уже тетке Верке сказала, когда в сельсовете была… Но ты иди, иди, — неожиданно зло вспыхнула девушка, сама стесняясь своего раздражения, — беги, мне-то что…

— Ну как тебе не стыдно, — догнал и властно обнял Петруха невесту.

Веселилась свадьба. До самого дальнего уголка синего-синего осеннего неба долетали песни, частушки. Настена была необыкновенно хороша, а щеки ее соперничали с яблоками, которые украшали свадебный стол. День пришелся как нельзя кстати: такой негой веяло от берез и осин… Каждая из них словно деревенская красавица, которая вечером заметила у себя первую морщинку и, переплакав, наутро особенно тщательно принарядилась: накинула на плечи расписную шаль и с упоением пила восхищенные взгляды, обманывая себя, усыпляя, убаюкивая свою боль.

Петруха был в шевиотовом костюме, который ему сшили из отреза, подаренного как лучшему трактористу.

Он даже прищуривался, когда его взгляд опять и опять невольно притягивался к Анастасии. Уж, что и говорить, расстаралась Окрущиха: достала для единственной донн своей розового, как рассветное небо, крепдешина.

Она сама даже помолодела, раскраснелась, бегая в сени и вынося все новые тарелки со снедью, а холодец блистал как сколы льда на солнце.

Но вдруг Окрущиха застыла, и посыпались из ее фартука помидоры и зеленые пупырчатые огурцы: «Пришла-таки, шельма». Все примолкли и застыли, не донеся ложки до рта.