Чистый продукт. В поисках идеального виски

Познакомились мы в гринокской средней школе. Кен был соредактором школьного журнала и прослышал, что я пишу рассказы (подозреваю, что меня заложил Лэс). По моей версии, у меня образовался свободный урок, и я валялся на травянистом склоне близ школьного стадиона, наблюдая, как старшеклассницы играют в теннис. Тут передо мной откуда ни возьмись появился Маклауд, в больших шипованных ботинках и толстых твидовых брюках, подпоясанных кожаным ремнем, будто позаимствованным у водолаза. Я сдвинул солнцезащитные очки на лоб, вздернул брови и спросил:

– М-м-м?

– Ты, говорят, рассказы пишешь, – сказал он нараспев.

– Ну как бы да, – холодно процедил я (а сам подумал: «Интересно, во что еще втравил меня этот негодяй Макфарлан?»).

– А для школьного альманаха можешь написать?

– Не вопрос, – ответил я, опустил очки и перекатился набок, чтобы смотреть мимо него или хотя бы делать вид, что наблюдение за старшеклассницами требует моего полного внимания.

Рассказ я написал, но поскольку в нем были малость ругательные слова, соредактор Кена, а по совместительству учитель, заартачился, и мой опус отвергли. Но я в ту пору мог написать сколько угодно таких юморесок, так что отказ не стал для меня серьезным ударом.

(Кен рассказывает совершенно другую версию нашего знакомства, одним из ее достоинств является правдивость. При этом я в ней выгляжу довольно неприглядно, а потому не стану обременять вас подробностями.)

Потом мы с Кеном подружились на почве любви к научной фантастике и сочинительству. Центральное место в нашем общении занимал обмен всякими историями и идеями для романов, помимо этого я каждую пятницу первым делом пересказывал Кену сюжет вчерашнего выпуска «Монти Пайтон», потому что у них дома не было телевизора. Маленькая община кальвинистов, проповедником в которой был отец Кена, придерживалась таких строгих правил, что хоть плачь. Когда-то я без злого умысла дал карикатурное изображение взглядов этой секты на театр, кино и телевидение как на воплощение зла, но в реальности дело обстоит не столь примитивно.

В основе такого отношения лежит пуританское отрицание драмы, которая в глазах свободной пресвитерианской церкви ассоциируется с отвратительным непотребством (уместно вспомнить, какими скабрезными могли быть пьесы в эпоху между царствованиями Иакова VI и Карла II). Для классики делается исключение, хотя распространяется ли оно на близкое знакомство с Шекспиром, который не гнушается такими выражениями, как «лежать между девичьих ног» [51], – трудно сказать. Целомудренные произведения фактологического характера совершенно не возбраняются, но из-за того, что мы видим очень мало документальных произведений на сцене и еще меньше – в массовом кинопрокате, и театр, и кино не приветствуются. Радио – еще куда ни шло, а вот телевидение доверия не внушает. (Невольно задаюсь чисто теоретическим вопросом: не пользуется ли современное телевидение чуть большей благосклонностью? Ведь в наши дни нежелательную сцену можно удалить с экрана, щелкнув кнопкой на пульте, тогда как во времена, о которых я веду речь, для переключения на другую программу требовалось одним скачком пересечь комнату и покрутить ручку настройки, или стукнуть кулаком по кнопке механической установки канала, или выдернуть вилку из розетки, то есть потратить больше времени. С другой стороны, в то время и Пятого канала не было.) Книги не возбраняются, а наоборот, пользуются уважением, даже романы, разумеется, без пошлости (опять эта династия Стюартов; непристойные романы 1600-х годов – ай-ай-ай!). Пение в церкви разрешено, только без аккомпанемента. Суббота соблюдается чрезвычайно строго; никаких прогулок, только в церковь и обратно (и не по дороге с живописным пейзажем) и никакого чтения светской литературы.

Мне всегда было немного жаль Маклаудов, особенно Кена, потому что, будучи самым старшим, он, как мне казалось, получил самое авторитарное воспитание, но, несмотря на всю строгость преподобного Маклауда и его супруги (по современным меркам граничившую со смехотворной мрачностью), семья у них была любящая и сплоченная. Если, конечно, Кен и все его братья и сестры не являются тайными убийцами-психопатами, то они, насколько можно судить, выросли общительными, образованными, деятельными и полезными членами общества и обзавелись собственными процветающими семьями.

Чего, наверное, не скажешь обо мне.

В общем, для меня и моих приятелей было совершенно очевидно: «Пайтон» – лучшее, что показывают по телику и, следовательно, единственная тема, достойная утреннего обсуждения, а поскольку телика у Кена не было, я считал своим долгом держать его в курсе дела и как можно подробнее пересказывал ему до уроков каждую серию (причем не я один – мне помогали Лэс и другие ребята, хотя, настаиваю, я старался больше всех). Сомневаюсь, что моя память и теперь способна на такие подвиги, но в то время сам процесс доставлял мне удовольствие.