Чистый цвет

Это было не так уж давно, вот что забавно. Мы, в большинстве своем, всё еще живы. При этом никто из нас не поддерживает с другими связь. Мы общаемся только с теми друзьями, кого завели после революции дружбы, в результате которой поддерживать связи стало важнее всего. Друзей, которых мы знали до нее, мы рады были упустить из виду; продолжить традицию старого мира в новом.

* * *

Однажды, когда Мира была на работе, ее начальник натянул пальто со словами, что ему нужно выбежать по делам и что он вернется через двадцать минут. Как только он вышел, Мира взяла свою любимую лампу, поспешила с ней в подсобное помещение и спрятала ее рядом с пожарным выходом в переулке, между сложенных картонных коробок и обмякших мешков с мусором.

Несколько часов спустя, после закрытия магазина, Мира вышла через главный вход, обошла здание и свернула в переулок, где нашла свою лампу и осторожно понесла ее по улицам, спрятав под пальто. Она несла лампу, крепко прижав к груди, будто толстого кота. Она подняла лампу к себе в комнату и поставила на стол. Нагнулась, чтобы включить вилку в сеть, затем снова выпрямилась и оглядела ее. Вот она: ее лампа.

* * *

Мира не считала, что обладание лампой сделает ее более ценной или превратит в более значительную личность. Она не думала, что кто-то полюбит ее за то, что у нее есть эта лампа. Она не надеялась, что благодаря лампе обретет магические способности. Это было просто желание обладать чем-то таким особенным, таким сияющим, чем-то, что принадлежит только ей. Так просто и невинно – хотеть эту лампу. Позже приобретать вещи стало гораздо сложнее, это не приносило удовлетворения, оставляя смешанные чувства и желание большего. Но обладание этой лампой не возбудило желания обладать другими лампами. Оно лишь подарило удовольствие от обладания этой лампой.

Она поднялась из-за стола, чтобы выключить верхний свет, и вернулась, чтобы посидеть при свете своей лампы. Красные и зеленые стеклышки бросали отсветы на ее лицо в темноте и белые стены. Мире нравилась ее убогая маленькая жизнь, принадлежавшая только ей.

* * *

Они всё спланировали сами, весь этот званый ужин. Они собирались пригласить всех, всех лучших людей, которых они знали. Мира съехала со своей первой квартиры и теперь жила в доме с Мэтти и двумя другими одногруппниками. Она сообщила им, что хочет пригласить Энни, таким тоном, будто приглашать будет саму королеву. Они встречались с ней еще пару раз после того, как сидели все вместе на полу ее квартиры тем вечером. Они надеялись, что она примет приглашение.

* * *

В этот вечер они, пятнадцать человек, сидели за несколькими импровизированными столами, ели арахисовый суп, приготовленный их тощим другом-веганом, который жил в мансарде и коллекционировал анархистский самиздат и потемневшие японские мечи.

Никто из них раньше не устраивал званый ужин, а Энни была той, кем Мира поистине восхищалась. Так почему же тогда она пригласила ее в их невзрачное жилище? Потому что, пока Энни не появилась у них на пороге, Мира не отдавала себе отчет, какое впечатление о том, как она живет, может сложиться у Энни. Мира пригласила ее, сияя от гордости, полагая, что Энни увидит в ее бытии то же, что и она сама: непринужденное очарование. Но в тот миг, когда Энни вошла в прихожую, Мира поняла, что пригласить ее было ошибкой. Проходя по коридору, Мира увидела, как Энни посмотрела на картину, найденную Мэтти на улице. Он повесил пейзаж в коридоре и смешно разрисовал его членами тут и там. Теперь, посмотрев на него глазами Энни, Мира увидела, что в этом нет ничего замечательного. Выходка Мэтти была мальчишеской и откровенно глупой! Как и их жизнь, и их ужин, и этот суп, и все их пьяные и слишком юные друзья, ни один из которых не знал, как вести себя на мероприятии, которое они высокопарно нарекли званым ужином.

Можно ли винить Энни в том, что она сочла угощение отвратительным, а всех присутствующих – ничтожествами? Можно ли винить ее в том, что она испытала отвращение, когда они все напились в стельку в первые два часа и стали оскорблять вегана вместе с его арахисовым супом и разбросали его хлеб по всей комнате? Мира с тревогой наблюдала за Энни: как она сидит, выпрямив спину, на стуле, отодвинутом от общего стола. Энни не напивалась, не улыбалась, а Мира не могла остановить ничего из происходящего.

Энни пробыла на вечеринке недолго.

* * *

В последовавшие несколько недель с каждой случайной встречей Миры и Энни у них внутри что-то расширялось. Что-то распахивалось в грудной клетке Миры – портал к Энни и ее раскрытой груди, ширившейся в направлении Миры. Такого расширения Мира никогда раньше не ощущала и не знала, что так бывает. Словно вагина растягивалась, чтобы вместить очень большой член, но только это растяжение происходило у нее где-то в грудной клетке, в той части ее существа, которая не подпускала к себе любовь и рьяно охраняла свое нутро. Так она привыкла жить, плотно запечатав эту часть себя. Но теперь она раскрывалась слишком широко, и то же самое происходило с Энни.

* * *