— Режиссером-постановщиком? Это же техническая специализация.
— Нет, нет. Я про действующую пьесу. Роль режиссера в спектакле «Наш город». Это первая осенняя постановка. Вникай, Деззи! — Она тянет меня за руки. — Эрик. Другой Эрик. Эллис. Стэнли, — представляет она по очереди каждого из своих друзей, которые стоят в группе в конце пятого ряда. — А это моя соседка напротив — Деззи, — говорит Виктория. — Она из Нью-Йорка, — дерзко добавляет она.
— Привет, — бормочу я, поднимая стакан, который дал мне Фредди. — Кто-нибудь хочет пива?
— Ты пробовала его? — взволнованно спрашивает Виктория.
— Я бы предпочла не делать этого. Кроме того, в него явно что-то подмешано и от него пахнет кошачьей мочой.
Тот, которого она назвала «Другой Эрик», стройный парень с оливковой кожей, аккуратно берет стакан из моих рук.
— Это кошачья моча домашнего приготовления. — А затем уточняет с застенчивой улыбкой: — Это кошачья моча
— Ох, — мое лицо сразу же краснеет. — П-прости, Другой Эрик. Я просто запаниковала. Тот рыжебородый парень угостил меня выпивкой и вывалил на меня кучу информации о том, что ставит пьесу, и я просто…
— Фредди, — пожимает плечами Другой Эрик. — Он неплохой парень. Просто он ирландец.
— Я уверена, что этот зал — ничто, по сравнению с тем, к чему ты привыкла в Нью-Йорке, — говорит девушка, сидящая на полу. У нее черные как смоль, непослушные, торчащие во все стороны волосы, а глаза так густо подведены черным карандашом, будто кровоточат.
— На самом деле, театры в Нью-Йорке довольно маленькие, — признаю я. Данный зал удивительно большой и практически двухъярусный, проход отделяет последние шесть рядов от передних. Я догадываюсь, что в Техасе всё больше: у них больше места для игр, чем в тесном Нью-Йорке.
— Чем меньше зал, тем проще его заполнить, — замечает Другой Эрик. — Мы никогда не распродаем все места.
Виктория внезапно хватает меня за руку.
— Она училась в академии Ригби и Клаудио. Эта птичка знает места.
— Получается, ты будешь обучаться по программе выпускников? — спрашивает девушка с пола.
— Нет, я на втором курсе. Я бросила ту школу спустя год. Она… она не подходила для меня. — Вдохновленная их вниманием, я позволяю себе выговориться. — Школа искусств в Нью-Йорке — это не совсем то место, которое ты надеешься увидеть. Я не изучила ничего нового, чего бы уже не знала. Все студенты думают, что они знают всё. —
— Пожалуйста, — призывает меня Виктория, — расскажи про дураков, руководящих танцевальным институтом.
Эта фраза вызывает всеобщий смех.
— Это все так претенциозно, — продолжаю я. Я жаждала этого освобождения. Мои родители никогда не слушали. Мне очень нужно высказаться. — Они заставляют тебя платить такую большую сумму денег только для того, чтобы финансировать свои собственные дрянные постановки на Бродвее — и они никогда не имеют успеха. Когда-то они ставили пьесу, в которой все декорации были
— Звучит круто, — бормочет девушка с пола.
— Это было не так, — уверяю я ее. — Потом, во время изнурительной пятичасовой репетиции этой странной модернизированной версии Ромео и Джульетты, полной всякой отсебятины, кожи и доминантов, я поняла…
Слова неожиданно застревают в горле из-за картины, представшей перед моими глазами.
Из-за кулис выходит парень, чье лицо софиты освещают так сильно, что кажется, его кремовая кожа сияет.
Я слышу лишь свое дыхание, ничего больше.
Сердце пропускает удар.
Его привлекательное лицо, словно высеченное из камня, покрыто колючей щетиной. Даже отсюда его нереальные глаза блестят, словно осколки стекла.
Я с трудом сглатываю.
Хочу запустить пальцы в копну его каштановых волос, которые отбрасывают тень на его лоб.
А его тело...
И я все еще пытаюсь закончить свое чертово предложение.
— И… и я поняла, что…
На нем надета серая футболка, облегающая его так, словно сшита специального для него, чтобы соответствовать каждому восхитительному контуру тела, начиная с широких плеч и заканчивая накачанными бицепсами. Я могу представить, как он поднимает меня одной рукой.
— И… — все еще пытаюсь выдавить из себя хоть слово. — И я поняла, что…
Его светло-голубые джинсы с дырками на коленях низко сидят на бедрах.
— И…
— Продолжай, — поощряет меня Виктория.