Читая «Голодные игры» (СИ)

И Цеп явно из того же теста. Пит, конечно, не неженка и не трус, хотя, должно быть, если в твоем доме всегда пахнет хлебом, на многие вещи смотришь по-другому и не задаешь лишних вопросов. Интересно, что бы подумал Пит о наших с Гейлом совсем не безобидных шуточках по поводу порядков в Панеме? И о гневных речах Гейла против Капитолия? Удивился бы или возмутился?

— Вот на том поле, должно быть, и хлебные кусты растут, — говорю я. — Что-что, а на голодающего Цеп совсем не похож. Наоборот, отъелся.

— Или у него очень щедрые спонсоры, — говорит Пит. — Я уж и не знаю, чем заслужить, чтобы Хеймитч нам хоть хлеба прислал.

Я удивленно поднимаю брови, и тут до меня доходит, что Пит ничего не знает о недвусмысленном намеке Хеймитча: один поцелуй — одна пинта бульона.

— Куда уж мне, — снова злится Пит, а Финник фыркает.

Говорить об этом вслух, конечно, не годится. Если зрители поймут, что мы их всё время дурачили, еды не видать как своих ушей. Надо действовать постепенно, чтобы правдоподобно выглядело. Я беру руку Пита и лукаво говорю:

— Наверное, он сильно поиздержался, помогая мне усыпить тебя.

— Кстати, — говорит Пит, переплетая свои пальцы с моими. — Не вздумай устроить что-нибудь подобное еще раз.

— А то что будет?

— А то… а то… — Пит не знает, что сказать. — Вот подожди только, придумаю.

— Гениально, — протягивает Джоанна.

— Вот это аргумент, — так же серьёзно соглашается с ней Финник.

— Да замолчите вы, — отмахивает Пит, заставляя их расхохотаться.

— В чем проблема?

— В том, что мы оба живы. Поэтому тебе кажется, что ты поступила правильно.

— Я действительно поступила правильно.

— Нет! Не делай так, Китнисс! — Пит до боли сжал мою ладонь, и в его голосе слышен неподдельный гнев. — Не умирай ради меня. Я этого не хочу. Ясно?

Его настойчивость пугает меня, но, с другой стороны, тут открывается прекрасная возможность заработать еду, и я продолжаю в том же духе:

Пит не злится на Китнисс за то, что она пытается спасти их жизни, но сердце неприятно колет. Похоже, у него никаких шансов на Китнисс нет, во всяком случае книжная Китнисс и думать не думает о Пите, как о реальном парне, лишь играя на публику.

— А может, я сделала это ради себя. Тебе не приходило в голову? Может, не ты один… кто беспокоится… кто боится…

Я теряюсь. Не умею так ловко обращаться со словами, как Пит. И пока говорила, я представила, что на самом деле потеряла Пита, и поняла, как сильно хочу, чтобы он жил. Не из-за спонсоров, и не из-за того, что скажут потом дома, и даже не потому, что боюсь остаться одна. Из-за него самого. Я не хочу терять мальчика подарившего мне хлеб.

Китнисс почему-то краснеет, Гейл хмурится, а в сердце Пита вновь оживает надежда, отбросив подальше мрачные мысли, которым он придавался всего минуту назад, возможно для него ещё не всё потерянно.

— Боится чего, Китнисс? — тихо спрашивает он.

Жаль, что нельзя задвинуть шторы, закрыть ставни, как-то отгородиться от шпионящих глаз Панема. Пусть даже нам не дадут еды. То, что я чувствую, должно принадлежать только мне.

— Хеймитч просил меня не касаться этой темы, — уклончиво говорю я, хотя Хеймитч тут ни при чем и сейчас, наверное, ругает меня последними словами за то, что я в такой момент все испортила.

— Это точно, — хмурится будущий ментор, грозно глядя на Китнисс.

Пита непросто сбить с толку.

— Тогда мне придется догадываться самому, — говорит он, придвигаясь ближе.

Впервые мы целуемся по-настоящему. Никто из нас не мучается от боли, не обессилен и не лежит без сознания; наши губы не горят от лихорадки и не немеют от холода. Впервые поцелуй пробуждает у меня в груди какое-то особенное чувство, теплое и захватывающее.

Китнисс краснеет ещё больше, закусывая губу.

Впервые один поцелуй заставляет меня ждать следующего.

— Наконец-то и наша огненная, хотя, в этом вопросе, скорее снежная девушка, — ухмыляется Финник. — оттаяла…

— Да здравствует Питнисс, — прыскает Джоанна поднимая вверх ладонь, по которой тут же ударяют все, кроме Гейла, выглядящего так, словно его тошнит, Китнисс, красной как помидор, и Пита, который настолько растерялся от резкой перемены книжной Китнисс, что даже порадоваться этому не может.

А его нет. Точнее, есть, но совсем легкий, в кончик носа, потому что Пит отвлекся на другое.

— Кажется, у тебя опять кровь. Иди ложись. И вообще уже пора спать, — говорит он.

Я надеваю носки, они уже почти сухие. Заставляю Пита надеть куртку. Он совсем замерз, промозглый холод пробирает насквозь. Настаиваю, что буду дежурить первой, хотя ни он, ни я нe ожидаем, что кто-то явится в такую погоду. Пит соглашается при условии, что я тоже залезу спальный мешок. Я не возражаю, так как уже вся дрожу. Две ночи назад у меня было чувство, будто Пит в миллионах миль от меня, зато сейчас застигнута врасплох его близостью. Мы укладываемся, Пит подсовывает мне под голову свою руку и обнимает, словно защищает даже во сне. Меня давно никто так не обнимал; с тех пор, как умер отец и я отдалилась от матери, ничьи руки не внушали мне такого чувства безопасности.