Читая Маркса...

Примеров использования Марксом мировой художественной литературы в «Капитале» можно привести очень много. Маркс использует «Дон-Кихота» Сервантеса, «Божественную комедию» Данте, Мольера, своего любимца Гейне, а из древних писателей, которых Маркс знал в оригиналах, – Софокла, Гомера, Эсхила, Горация[182]. Использует он и народное творчество: поговорки, легенды, например знаменитую легенду о крысолове, уведшем из города всех детей пением своей волшебной флейты[183].

Софокл, как и Шекспир, призван Марксом не только как литературный помощник, но и как свидетель своей эпохи. Его слова не только раскрывают, но и свидетельски поддерживают положение. «Деньги – сами товар, внешняя вещь, которая может стать частной собственностью всякого человека. Общественная сила становится таким образом частной силой частного лица. Античное общество поносит поэтому деньги как монету, на которую разменивается весь экономический и моральный уклад его жизни». К этому – свидетельство Софокла в «Антигоне»:

Ведь нет у смертных ничего на свете,
Что хуже денег. Города они
Крушат, из дому выгоняют граждан,
И учат благородные сердца,
Бесстыдные поступки совершать,
И указуют людям, как злодейства
Творить, толкая их к делам безбожным[184].

Трагический Эсхил дает главе о всеобщем законе капиталистического накопления – главе, в высочайшей степени насыщенной классовым гневом, созданный им великий образ Прометея. Рабочий, прикованный к капиталу, – Прометей, прикованный к скале Гефестом: «Закон, поддерживающий относительное перенаселение, или промышленную резервную армию, в равновесии с размерами и энергией накопления, приковывает рабочего к капиталу крепче, чем молот Гефеста приковал Прометея к скале. Он обусловливает накопление нищеты, соответственное накоплению капитала. Следовательно, накопление богатства на одном полюсе есть в то же время накопление нищеты, муки труда, рабства, невежества, огрубения и моральной деградации на противоположном полюсе…»[185].

Древний Гомер и его поэтические образы возникают на страницах главы о рабочем дне. Жертвы капиталистической эксплуатации встают перед Марксом как живые люди – они сходят со страниц только что прочитанных газет, из только что услышанных рассказов, из мрачных будней европейской капиталистической действительности 60-х годов. Образы их предстают перед Марксом, когда он пишет эту главу: они идут пред его взором, они держат Синие книги, – книги, где отражены законы капитализма, приведшие их к смерти. «Вот пестрая толпа рабочих всех профессий, возрастов и полов, – пишет Маркс. – С большей настойчивостью преследуют они нас, чем души убитых преследовали Одиссея. Чтобы судить об изнуряющем их чрезмерном труде, достаточно мельком взглянуть на них»[186].

Сталелитейные и железоделательные заводы «Циклоп»… Созвучие приводит на память известных чудовищ «Одиссеи». Маркс пишет, играя словами: «Для этих господ циклопов воспрещение ночного труда детей и подростков является „невозможною вещью…“»[187].

Последний пример. На страницах «Капитала» в сложных переплетениях теоретических выводов появляются знакомые фигуры: плетется поджарый Россинант, несущий длинного и тощего рыцаря Печального Образа, рядом – толстый Санчо Панса. Образ Дон-Кихота привлечен Марксом при объяснении важнейшего момента в теории научного социализма – в вопросе об историчности общественно-экономических формаций, о комплексе присущих именно данной формации идеологических надстроек, связанных с определенными социальными отношениями. «Еще Дон-Кихот должен был жестоко поплатиться за свою ошибку, когда вообразил, что странствующее рыцарство одинаково совместимо со всеми экономическими формами общества»[188]. В другой раз преданность оруженосца Санчо Дон-Кихоту, взятая в ироническом плане, приводит Маркса к сравнению оруженосца с буржуазным экономистом, столь же преданным своему господину – капиталу. Если неблагоприятные обстоятельства, например, в колониях «препятствуют созданию промышленной резервной армии, а вместе с нею и абсолютной зависимости рабочего класса от класса капиталистов, то капитал вкупе со своим тривиальным Санчо Панса восстает против „священного“ закона спроса и предложения и старается помешать его действию посредством принудительных мер»[189].

IX. «Художественное целое»

Отдельные моменты художественного оформления «Капитала» складываются в единое целое, когда подходишь к изучению художественной стороны его структуры. Эту художественную сторону можно изучить преимущественно на I томе «Капитала».

I том – органическая часть всего «Капитала», но он внутренне так целен и строен, что художественность его композиции может быть самостоятельной темой.