Читающий по телам

Весь вечер Толкователь трупов перечитывал записи предыдущих дней, не позволяя себе отвлекаться. Скоро вернется Серая Хитрость; время утекало, как вода между пальцами. А ближе к ночи юноша сбросил все свои листочки на пол. Да, он дожидался ответов из больниц, где приказал показывать рисунок, да, следовало допросить работников бронзовой мастерской, но больших надежд на эти меры Цы не возлагал. Его догадка про наконечник пики не нашла подтверждения, другой вариант — про специальный арбалет, стреляющий болтом особо крупного калибра, — вообще не имел смысла. На что нужна большая тяжелая стрела, которая далеко не пролетит? Кто захочет переделывать почти совершенное оружие в более громоздкое и тяжелое, неудобное при переноске, заряжании и стрельбе? А вот вопрос совсем уже неразрешимый: зачем убийце каждый раз, чтобы разделаться со своими жертвами, применять столь трудоемкий способ?

Было ясно: эта гипотеза так же глупа, как и мысль о том, что слепой не способен убить. Цы не мог в это поверить, но не мог и исключить участия Лазурного Ириса в убийствах. То, что у бывшей нюйши был доступ к «Нефритовой эссенции», хотя и могло оказаться случайным совпадением, выглядело в то же время неоспоримо подозрительным, а по словам Кана, у женщины было предостаточно оснований для ненависти к императору. Ненависти, укорененной в самой ее природе: отец Лазурного Ириса подпитывал ее легендами о бесчинствах, сотворенных с ее дедом, полководцем Юэ Фэем.

Цы думал об этой женщине. На самом-то деле он не переставал о ней думать с ночи большого императорского приема. Потому что, хотя юноше и не хотелось в этом сознаваться, тут было что-то еще, — что-то, чего он не умел понять и с чем совсем не мог совладать. Он не понимал, почему нюйши не идет у него из головы, отчего он так отчетливо помнит ее голос — теплый, низкий, чарующий; отчего ему так отрадно представлять даже ее бледные неживые глаза; отчего от воспоминаний начинает щемить сердце. Вдобавок, даже понимая, сколь опасно для него возвращение Серой Хитрости, даже сознавая, чем чреват для него провал расследования, и даже несмотря на привычку всегда иметь наготове запасной вариант, Цы отвергал всякую мысль о побеге. Он поставил на карту слишком много, так что теперь уже не мог сдаться. Должность судьи была совсем рядом, стоило только привстать на цыпочки, — ее обещал Толкователю трупов сам император. И как бы трудно ни приходилось сейчас, именно к такой работе юноша стремился всю жизнь; эту мечту подарил ему судья Фэн.

Фэну он был обязан всем. Закрывая глаза, он ясно видел перед собой человека, который руководил им с самого раннего отрочества и обучил всему, что Цы знал теперь.

Как бы узнать, чем ныне занят судья Фэн? В последний раз Цы пытался найти учителя несколько месяцев назад — в отчаянной попытке спасти сестру.

Теперь у Цы было больше возможностей для поиска. Дорога к Мину закрыта, и судья Фэн, возможно, остается единственным человеком, которому он может довериться. Однако, как бы Цы ни старался об этом не думать, он до сих пор находится в положении беглого преступника. И не имеет права тащить учителя в пропасть бесчестья. Вот почему юноша в очередной раз отказался от поисков Фэна и понял, что будет продолжать расследование в одиночку.

Громкий стук в дверь вывел юношу из задумчивости. Цы открыл: на пороге стоял Бо. Он явился сообщить, что пожарные начали перевозить обломки из бронзовой мастерской во дворец. И еще: дама по имени Лазурный Ирис изъявила желание встретиться с Цы завтра, в Павильоне кувшинок.

— Со мной? — переспросил юноша.

И поделился своими сомнениями: как может замужняя дама встречаться один на один с посторонним мужчиной в отсутствие супруга? Бо его успокоил: супруг уже вернулся и тоже придет в павильон. И все-таки Цы осознавал неловкость ситуации: по нормам этикета, гостей приглашает мужчина, а женщинам надлежит оставаться как бы невидимыми; им разрешено появляться, лишь чтобы молча подать чай или вино. Но на Лазурный Ирис подобные правила, похоже, не распространялись.

Всю ночь Цы казалось, что эта загадочная женщина поет ему своим грудным голосом колыбельную. И потому он так и не сомкнул глаз.

* * *

К рассвету он был так измотан, будто ночь напролет копал огромную яму. Бессонницы от возбуждения случались с ним и раньше, но было очень обидно, что нервы подвели его именно в эту ночь — ведь он хотел предстать перед Лазурным Ирисом в наилучшем виде. И хотя она была слепа, Цы решил нарядиться в костюм, который ему пошили для императорского приема. Но вчера юноша по рассеянности навалил на парадный костюм стопку книг, и теперь шелк больше всего походил на мятую бумагу; поглядевшись в зеркало, Цы почувствовал, что наряд его до неприличия смешон. Он попытался разгладить скомканную ткань, потом вылил на себя несколько капель сандаловой эссенции. Перечитал свои записки по истории Цзинь, которые набрасывал ночью, и полетел вдогонку собственному сердцу, мчавшемуся в нескольких шагах впереди.