Читающий по телам

Раздавленный всеми этими доводами, прорицатель мог только бормотать. Он был теперь похож на собаку, молящую о пощаде. Нин-цзун не изменился в лице. Он просто распорядился задержать преступника и прервать заседание до послеполуденного часа.

* * *

При возобновлении процесса Серая Хитрость всем своим видом показывал, что раненый тигр, пусть даже атакованный со спины, все еще способен растерзать своих врагов. Фэн с отсутствующим видом сидел рядом с ним — Цы воспринял это выражение как воплощение лицемерия. Когда в зал вошел император, все склонились в поклоне, — все, кроме появившейся за время перерыва женщины, в которой юноша признал Лазурный Ирис.

Получив дозволение говорить, Серая Хитрость вскочил:

— Божественный государь! Тот факт, что мерзостный прорицатель Сюй пытался обмануть наше доверие, вовсе не освобождает Цы от вполне обоснованных подозрений. Как раз наоборот: одно, но бесспорное обвинение в убийстве делает торжество справедливости еще более неотвратимым. — Седовласый прошел несколько шагов и остановился прямо перед Цы. — Очевидно, что обвиняемый сплел дьявольский план, намереваясь покончить с жизнью министра Кана, и что он его исполнил в точности, а затем попытался скрыть свое ужасное преступление, имитируя обычное самоубийство. Вот оно, истинное лицо этого юноши: друг извращенцев. Беглец от правосудия. И подельник убийц.

Нин-цзун с выразительностью мумии еле заметно опустил веки. Затем, как то и предписывалось правилами, он предоставил слово для защиты Толкователю трупов.

— Ваше величество, — поклонился юноша, — несмотря на все сказанное в моей первой речи, позволю себе еще раз подчеркнуть, что я никогда не стремился на службу к Кану и что именно досточтимый министр повелел мне оказать посильную помощь в расследовании преступлений, предшествовавших его смерти. А теперь я осмелюсь напомнить про обстоятельство, до дыр затертое во всевозможных учебниках по судебному праву: чтобы совершилось преступление, преступнику нужен мотив. И не важно, будет ли то месть, вспышка гнева, ненависть либо алчность. Однако в отсутствии мотива мы будем столь же беспомощны, как беспомощен ныне я перед ложным обвинением. И вот я спрашиваю: зачем мне нужно было убивать Кана? Все помнят, что в случае успеха расследования его величество обещал мне высокий судебный пост. Так скажите же мне, — Цы обернулся к Серой Хитрости, — станет ли голодный сбивать единственное яблоко в своем саду?

Серая Хитрость уже взял себя в руки. Лицо его было исполнено такой уверенности, что Цы занервничал. Седовласый взял слово.

— Прибереги свои глупые словесные игры для студентов и извращенцев — нас такими выкрутасами не запугаешь. Ты говоришь о мотивах? О мести, вспышке гнева, ненависти либо алчности. Что ж, давай это обсудим! — с вызовом воскликнул Серая Хитрость. — Из всего, что ты тут наговорил, истинно только одно: император обещал тебе высокий судебный пост, если ты укажешь автора всех этих преступлений. — Серая Хитрость помолчал. — И что же, ты указал это имя? Может быть, я просто что-то прослушал? — Седой улыбнулся. — Ты говорил о ненависти и мести, не упомянув, что именно эти чувства Кан возбудил в тебе, когда ломал твою волю, угрожая убить твоего любимого учителя. Ты говорил о вспышке гнева, позабыв, как несколько дней назад выглядел ты сам, пронзая ножом тело евнуха. И наконец, ты рассказал нам об алчности, не упомянув, что самоубийство министра вкупе с его весьма своевременной запиской открывало тебе дорогу к обещанной императором награде. Мне неведомо, что подумали прочие, однако, на мой вкус, твою горестную притчу о садовнике, сбивающем последнее яблоко, следовало бы заменить другой — о голодном, который так возжаждал мяса, что убил свою единственную корову, вместо того чтобы довольствоваться молоком, которое она дает. Но раз уж ты вспомнил о судебных трактатах, не вредно было бы напомнить еще об одном условии любого убийства. О возможности. Итак, ответь-ка нам, Цы: где ты находился в ночь гибели министра Кана?

Пульс и дыхание Цы словно побежали наперегонки. Непроизвольно он бросил быстрый взгляд туда, где по-прежнему стояла супруга Фэна. Юноша не смог от этого удержаться, поскольку в то самое время, когда убивали Кана, он лежал в постели с нею.

Без колебаний Цы заявил, что в указанную ночь он совершенно естественным образом спал, и спал один. Но этот ответ не устроил ни Серую Хитрость, ни императора. Толкователь трупов знал, что седой попробует обыграть его слова в своих целях, поэтому сам попросил слова, дабы перевести общее внимание на нечто совсем иное.